Сосна и олива или Неприметные прелести Святой Земли

И вдруг я понял, что остался один, и потерял даже простейший резон писания по-русски. Увы, я утратил и тех читателей, кто, как и я, уехал из России в Святую Землю на широком гребне весны народов. Большинство моих двойных соотечественников, русских евреев в Израиле, не видали родников в пустыне и не пили кофе с феллахами. Я представляю себе тебя, мой израильский русский читатель. На пенсии, под семьдесят, инженер из Днепропетровска, учительница из Одессы, мирно живущий/ая в многоквартирном доме – шикуне в Холоне. Почему он пишет про арабов? Араба вы видали: на базаре и на стройке, когда проходили мимо. У него был бандитский вид, усы, он нес кирпичи в руках. Батюшки, ведь зарежет, подумали вы, и сердце екнуло. Пронесло. Араб – это гой, вроде украинца, только более дикий. Ему бы погром устроить, или вовсе всех евреев вырезать. Что вы понимаете, молодой человек, мы прошли войну, эвакуацию, мы их видали. Звери, да и все. У вас по-комсомольски бьется сердце, когда вы слышите строгие, но справедливые слова рабби Кахане. Он все понимает. Еврейское сердце. А идише херц. Может, сейчас еще нельзя всех выселить, но придет время.

Hе нужен мой рассказ о палестинской глубинке и коренным израильтянам: одни хотели бы от нее отделаться, а другие уничтожить, превратить в заасфальтированный жилмассив. И массовому туристу он не нужен – к известным святилищам проложены шоссе, а неизвестные, гм-м, – неизвестны. Цивилизация оттеснила патриархальную и буколическую Палестину в глушь, подальше от больших городов и больших святынь. Но там, в считанных милях от отелей и храмов, сохранилась суть Святой Земли, не зависящая от библейских и евангельских реминисценций. Ради нее, ради поисков этой сути, стоит писать.

В Японии, где родился мой сын, и где я сам родился в очередной раз, увидев цветение вишни в горах, в Японии, где я научился видеть мир по-новому, в Японии названия городов и стран не случайны – своими иероглифами они раскрывают суть этих мест, суть вещей. Чтобы придумать японское название Нагорья, можно взять три иероглифа: дерево, источник, святое место на вершине. Можно прибавить четвертый – деревня между источником и святым местом. Но главное – это наблюдатель. Надо увидеть все это просто, без экзотики. Сесть на склоне холма, пнуть ногой серый камень, уколоть руку о колючку, обойтись без очков и стекол автобусов. Увидеть дерево. Но это легче сказать, чем сделать.

В каждом языке есть свои иероглифы, которыми легко выразить чувства. Написал “березка” – и защемило сердце и т.п. Написал “смоковница” – в лучшем случае напомнишь о евангельской притче. А то и этого не выйдет. Два шанса из трех, что вы не знаете, что такое смоковница, а это мое любимое дерево. Его листья огромны, мягки, бархатисты, разлаписты. Все оно мягкое и тенистое. Когда плывешь вниз по быстрой Хасвани, и ветки деревьев хлещут тебя по лицу, это единственное, которое не бьет, но ласкает. И если плывешь в жаркий день, то она, хоть на миг, да прикроет тебя от солнечного зноя. Смоковница любит воду. Когда идешь по сухому вади и замечаешь смоковницу на склоне, знак – около нее может быть родник или колодезь, или хотя бы яма для дождевой воды.

Самая красивая – мэрилин монро смоковниц – растет в неширокой долине Алара, над ручьем, истекающим из-под складки террас. Ручей плещет по камешкам и орошает долину, а над этой струйкой с живой водой стоит смоковница, – невысокая, но бесконечно развесистая, ставшая малым леском. Тень, вода, сладкие плоды – кратчайшее описание земного рая – ожидают путника осенью у источника Алара, возле башни крестоносцев.

Смоковница росла в Эдеме и из ее листьев Адам и Ева сделали себе первые одежды. Форма листа, напоминающая мужской корень, объясняет неслучайный выбор мифотворца. Но каприз переводчика Библии сделал их “фиговыми листами”, а дерево – “смоковницей”. Если нужно указать на квинтэссенцию Святой Земли, вечной, дивной, незастроенной, не разрушенной, я указал бы на сень смоковницы Алара в день созревания смокв. Смоквы восхитительны на вкус, сине-зеленые, чуть перезрелые, совершенно сахарные, они похожи на счастье. В Нью-Йорке, за полночь я купил смокву в Вилледже поздней осенью и благословил Давшего дожить до новых смокв. Это была первая смоква года для меня, давно не бывавшего дома. И я ощутил острый приступ тоски по дому, по несуществующему дому у источника в тени смоковницы.

Яростное солнце жжет землю Нагорья. Но стоит вступить в тень смоковницы, как сразу овевает прохлада, и даже, откуда ни возьмись, подымается ветерок, которого, казалось бы, не было минуту назад. И для этого не нужна мэрилин монро – подойдет любая, в вади Дильб за Рамаллой, в долине за Лифтой или у источников вади Фара.