Сосны. Заплутавшие

Время от времени на него накатывали такие моменты отчаяния. Выхода отсюда не было, и он не мог стать другим человеком, если хотел, чтобы семья его оставалась в безопасности. Это ему дали понять предельно ясно.

Итан знал, что, наверное, должен прочесть отчет насчет Маккола, но вместо этого открыл выдвижной ящик стола, возле которого сидел, и вынул сборник стихов.

Роберт Фрост. Короткий сборник стихов о природе.

Хотя Хемингуэй нынче утром поразил Итана, именно у Фроста он всегда находил утешение.

Он читал час. О починке стен, заснеженных лесах и неизбранных путях[6].

Небо потемнело.

На крыльце послышались шаги жены.

Итан встретил ее у дверей.

– Как прошел день? – спросил он.

Глаза Терезы как будто шептали: «Я сидела за столом восемь часов на бессмысленной работе и не разговаривала ни с одной живой душой», – но она выдавила улыбку и сказала:

– Отлично. А как прошел твой?

«Я встретился с человеком, ответственным за тюрьму, которую мы называем домом, и забрал секретное досье на одного из наших соседей».

– Тоже отлично.

Она провела рукой по его груди.

– Я рада, что ты еще не переоделся. Люблю, когда ты в форме.

Итан обнял жену.

Вдохнул ее запах.

Пальцы его скользили по ее длинным светлым волосам.

– Я тут подумала… – сказала она.

– Да?

– Бен не вернется домой от Мэтью еще час.

– Правда?

Она взяла Итана за руку и потянула к лестнице.

– Ты уверена? – спросил тот.

Со времени своего воссоединения они были вместе дважды за две недели, и оба раза в любимом кресле Итана в кабинете: Тереза сидела у него на коленях, его руки на ее бедрах – неуклюжая поза.

– Я хочу тебя, – сказала она.

– Пойдем в кабинет.

– Нет, – сказала Тереза. – В нашу кровать.

Итан последовал за ней вверх по лестнице, потом – по коридору второго этажа; твердая древесина постанывала под их шагами.

Целуясь и обшаривая друг друга руками, они ввалились в спальню. Итан пытался погрузиться в этот момент, но не мог выкинуть из головы камеры.

Камеру за кондиционером на стене рядом с дверью спальни.

Камеру на потолочном светильнике, которая глядела прямо на их кровать.

Он поколебался, раздираемый противоречивыми эмоциями, и Тереза это почувствовала.

– Что случилось, детка? – спросила она.

– Ничего.

Они стояли возле кровати.

Сквозь окно струился свет огней Сосен – уличных фонарей, фонарей на крыльце, светящихся окон домов.

Запел сверчок, чирикающий звук лился в открытое окно.

Звук – квинтэссенция мирной ночи.

Только все это было не взаправду. Сверчков больше не существовало. Чириканье доносилось из крошечного динамика, спрятанного в кустах. Итан гадал – знает ли об этом его жена. Гадал, о скольком она подозревает.

– Ты хочешь меня? – спросила Тереза не терпящим увиливаний тоном, на который Итан запал тогда, когда они впервые встретились.

– Конечно, хочу.

– Ну так сделай что-нибудь!

Итан не торопясь расстегнул на спине ее белое летнее платье. В последнее время ему жестоко недоставало практики, но было нечто изумительно потрясающее в том, что он почти разучился это делать. Конечно, все было не так, как в его школьные годы, но похоже. Недостаток контроля, который заставил его затвердеть еще до того, как они добрались до комнаты.

Он попытался натянуть на них покрывала, но Тереза не позволила, сказав, что хочет чувствовать на коже прохладный ветерок, проникающий в окно на другом конце комнаты.

Хорошая старомодная кровать, как и все остальное в доме, дьявольски скрипела.

Матрасные пружины тоже скрипели, и, когда Тереза застонала, Итан попытался выбросить из головы осознание того, что над ними установлена камера. Пилчер заверил, что наблюдать за супружескими парами во время личных моментов строго запрещено. Что передачи с камер всегда прекращаются, как только снимается одежда.

Но Итан сомневался, что так оно и есть.

И что какой-нибудь специалист-наблюдатель не наблюдает, как он трахает свою жену. Не изучает голую задницу Итана. Изгиб бедер Терезы, когда она обхватывает ногами его тело.

В два предыдущих раза, когда они были вместе, Итан кончал раньше Терезы. Теперь же сама мысль о камере наверху вреза́лась в его удовольствие. Он использовал свой гнев, чтобы заставить себя помедлить.

Тереза кончила с неистовством, которое напомнило Итану о том, как хороши они могли быть вместе.

Он позволил себе кончить, и они затихли, задыхаясь. Итан чувствовал, как сердце жены бешено колотится у его груди. Вечерний воздух, касаясь потной кожи, был почти холодным. Это мог бы быть идеальный момент, но все, о чем он знал, пихало его локтем под ребра. Настанет ли однажды тот миг, когда он сможет от всего отмахнуться? Просто принимать эти неожиданные мирные передышки с их поверхностной красотой, забывая про скрытый ужас? Именно так люди ухитрялись здесь жить годы и годы, не теряя при этом рассудка…

– Что ж, мы все еще не разучились это делать, – сказал Итан, и они засмеялись.

– В следующий раз снимем страховочные колеса, – отозвалась Тереза.

– Это мне по душе.

Итан перевернулся, и Тереза умостилась рядом с ним.

Он убедился, что глаза ее закрыты. Потом улыбнулся прямо в потолок и показал ему средний палец.

* * *