Состязание. Странствие

Амундсен твердо знает: заброска провианта для людей и собак должна быть завершена до того, как здесь, на юге, наступит зима. Иначе жди неудачи весной, когда двинешься в путь, чтобы поспеть на полюс раньше Скотта. Так что это испытание нужно выдержать — любой ценой, рискуя жизнью. У него есть другой выбор? Ему необходим успех, — а если неудача, он навсегда останется в памяти людей как нечестный исследователь, который обманул весь мир. Мороз — минус сорок пять.

Уже на другой день собаки начинают сдавать. Это серьезно. В прошлый раз они бежали так легко. Вся разница в том, что в прошлый раз не было такого мороза. Лыжи легко скользят по пушистому снегу, но на глубине двух-трех сантиметров таится обледенелая корка. Тяжелому человеку в сапогах не страшно, а для собачьих лап — беда. Собаки не воют, не скулят, но когда человек наклоняется, чтобы осмотреть лапы, норовят в благодарность цапнуть его. В упряжке Амундсена две собаки уже хромают.

Такое начало не сулит ничего доброго. На другой день метет острая поземка, снежинки набиваются в собачью шерсть и тают; шуба мокрая, а мороз — минус сорок три. И в одежде людей снег находит малейшие щели там, где их не должно быть. Он просачивается под рукавицы, под края меховой шапки, проникает сквозь швы, которым положено быть непроницаемыми для ветра и снега. На градуснике — минус сорок пять.

В такой мороз силы у человека не те. Хуже работают легкие, тяжело сердцу, сосудам. Мышцы получают недостаточно кислорода. Приходится чаще останавливаться, поворачиваясь спиной к ветру; крикнул собакам команду — запыхался так, словно тащишь в гору тяжелый мешок.

Собаки то и дело ложатся. Хочешь не хочешь — забудь о доброте. Это касается всех. В том числе уроженца губернии Телемарк, молчаливого крестьянского парня с орлиным взглядом Улава Бьоланда. Дома, на хуторе, у него был свой пес. Завидев хозяина, он вилял хвостом. Утро начиналось с ритуала: выйдя на крыльцо, ты носком башмака чесал шею псу и смеялся, балансируя на одной ноге. Солнце выглядывало из-за гор. Ты был молод и весел. Знал, что ты лучший лыжник мира. И пес подпрыгивал, норовя облизнуть тебе губы.

Теперь тебе, чемпиону мира, надо пробиваться на юг против встречного ветра, на градуснике минус сорок пять, и собаки ложатся, не хотят идти. У тебя в руках кнут. Пускай его в ход. Тебя мутит. Одна, вторая, третья собака встала, но вожак упирается. Ты понимаешь, что вожаком надо было ставить другую собаку. Но сейчас разве поменяешь? Кнутом ее.

И ты становишься другим человеком, с другой душой. Скорей всего, она и прежде таилась в засаде. Просто ты этого не знал. Бей так, что ветер уносит клочья собачьей шерсти. Что-то мокрое на твоей щеке застыло льдинкой? Никто не видит этого, не видишь и ты.

Вот в чем силен Амундсен. Он умеет битьем заставить собаку работать. Его упряжка самая слабая. Он замыкает группу. То и дело отстает, так что остальные вынуждены ждать. Может быть, его собаки сдают потому, что каюра уже не хватает на то, чтобы протиснуться в свору, погладить псиную морду, потрепать загривок, словом, быть для своих собак другом, пусть и строгим. Забудь о нервах… Он непреклонен и тверд — каюр, который гонит упряжку вперед наперекор бурану.

После он скажет — и мы верим ему, — что это было все равно, как если бы он избивал самого себя. Рассказывая об этом годы спустя, он употребит слова, которые на довольно холодном общем фоне изложения звучат сочувственно. Возможно, отчасти здесь следует искать объяснение того, что с годами он становится более грубым, крутым и жестким, утрачивает благородные черты и порой ему изменяет вкус.

Минус сорок семь. Они забираются в палатку. Собаки зарываются в снег. Промокшие насквозь, они погрызли вяленую рыбу и глотнули снега, наполняя внутренности холодной жидкостью. Буран укрывает их белым одеялом.

Но в палатке температура поднимается. Здесь всего минус двадцать пять. А затем и минус пятнадцать. Становится чуть ли не тепло. Однако потную одежду приходится сушить на себе, и пальцы все равно коченеют. Примус гудит. Кто-то задевает его сапогом. Примус опрокидывается и гаснет. Снова разжигать. Снова растапливать снег, снова ждать. И люди в палатке отворачиваются друг от друга, чтобы не броситься на соседа и не рвать ему жилы на шее клыками, сверкающими белизной в сумраке палатки.

Наконец горячий чай. Наконец еда. И кусок шоколада. Злой комок под ложечкой рассасывается, уйдя вглубь, на смену ему приходит добродушие. И вот уже он, разгладив хмурые складки, изображает на лице веселость. Сняв рукавицы, делает записи в дневнике. Скрупулезно фиксирует все наблюдения. Беседует со своими людьми. Ухитряется всех похвалить, никого не обидев. Не лишен чувства юмора (кое-кого это удивляет), ведет себя как друг в кругу друзей, оставаясь руководителем.