– Сам виноват, плохо меня держал.
– Где чертов нож? – не находил я себе места на кухне с колбасой в руке.
– Там же куча ножей, возьми любой, – забеспокоилась Фортуна.
– Мне нужен большой, с черной ручкой.
Она встала и тоже начала поиски вместе со мной.
– Ты не только всё, что есть у меня, но всё чего нет.
– А чего у тебя нет? Ну, кроме ножа.
– Видимо, того же, чего не бывает иногда у тебя. Ты можешь мне ответить, чего хотят женщины?
– В общем, как и все: любви, тепла, секса, внимания, семьи, уюта.
– И что из этого является главным?
– Ничего. Главное доза и последовательность.
– Выходит у нас много общего?
– Общее в нас только то, что мы совсем непохожи. Если бы мы с тобой не встретились, все было бы по-другому и с другими.
– Хватит уже мечтать.
– Знаешь, иногда смотрю я на влюбленных, и такая тоска меня вдруг берет, нет, чтоб мужчина. Взял бы да отодрал.
– Что ты такое говоришь? Ты же у меня одна.
– Тебе проще, у меня таких много.
– Мне кажется, я устал от нашего цинизма, от этой непонятной игры, которую сам затеял.
– Не кайся, тебе не идет. Ты виновен только в том, что я полюбила другого.
– Другого? Что ты комедию ломаешь?
– Чтобы потом не сказал, что я сломала тебе жизнь!
– Я даже сейчас не понимаю, правду ты говоришь или играешь.
– Я не играю, Макс. Есть люди, которые приходят, есть, которые уходят, есть те, что остаются. От них-то все и зависит. Знаешь, чего я больше всего боюсь?
– Чего?
– Лжи.
– Что же в ней такого страшного?
– То, что она заразна.
– Хоть сейчас ты можешь быть откровенной?
– Конечно, сейчас только вены вскрою, – блеснула она лезвием ножа.
– Где ты его нашла, – стал я приходить в себя.
– Я же говорила, что он в сердце, в котором ты так любишь прятаться.
– Твоя правда, нет лучше убежища, чем чужое сердце. Я помню, как ты затаилась в моем под другим именем, когда мы только познакомились.
– Это была маска, за которой я претендовала на тебя, – протянула она мне нож. – Каждая любовь рано или поздно приносит кого-то в жертву. Бывает, принесет, а тебе уже и не надо.
Часть II
Каким-то ветром меня занесло на филфак. Я начал преподавать испанский в этом институте благородных девиц. Мужчин не хватало. Единицы из них, видимо, как и я, попадали сюда случайно.
Филфак издревле считался рассадником женственности и безнравственности, так как нравиться девушкам здесь было некому и они увлекались чем попало. Первый раз, когда я вошел в аудиторию – будто лишился девственности. Так было еще несколько раз, пока не привык и не освоился. Я чувствовал, как на меня смотрят, но еще не мог получать от этого удовольствия. Это можно было сравнить с молодой женщиной, едва начавшей половую жизнь. Когда любопытство уже удовлетворено, а наслаждение еще не пришло. И вот в ожидании оргазма она останавливается, то ли перевести дыхание, то ли покурить, то ли позвонить маме и спросить, что делать дальше, когда же наконец будет приятно. Я держался до последнего, точнее сказать, мораль меня держала и не давала расслабиться, почувствовать себя султаном в гареме. Несколько лет ушло на акклиматизацию. Разница в возрасте практически стерлась. Робость уходила, но медленно, как бы я ее ни подгонял.