Однажды утром, после недельного каторжного труда, Эмма была в гостиной и чистила ковер, бесконечно перебегая по огромному пространству коврового цветочного поля, в сложный восточный орнамент которого входили замысловатые арабески; щетка для чистки ковра выглядела в ее руках опасным оружием – с такой силой и яростью она ею орудовала. В разгар работы ее вдруг осенило (пришедшая ей в голову мысль настолько поразила Эмму, что она остановилась посредине ковра, как раз среди букета алых роз, облокотившись на щетку и погрузившись в собственные мысли). Вот на ее лице появилось удовлетворенное выражение: она уяснила что-то крайне для себя важное. Эмма, будучи реалисткой, умея анализировать и наблюдать, поняла, что уборка в Фарли-Холл потому была для нее столь трудной, что она не только плохо планировалась, но и делалась по существу шиворот-навыворот. В этот момент ей стало ясно, что в плохой организации работы повинен Мергатройд и его никчемное руководство. Каждый день приходилось по его милости делать кучу тех же самых пустячных дел, в чем не было ни малейшей надобности, на что уходила масса времени из-за мелочной придирчивости дворецкого. В то же время главные работы, такие как: чистка столового серебра, глажка горы свежевыстиранного белья, протирка панелей в библиотеке – все это зачастую приходилось делать в один и тот же день. Одному человеку было попросту невозможно справиться с такой нагрузкой и одновременно выполнять текущие дела, которых для Эммы никто не отменял. Но выход был, и он предстал перед Эммой, подобный вспышке молнии, когда она, будто пораженная громом, остановилась в центре ковра, держа в руках щетку. Решение было столь простым, что ее безмерно удивило: как это никто до нее не додумался до него?
Решение заключалось в планировании.
Если планировать работу как следует, поняла она вдруг, придерживаться системы и разумного подхода, распределяя работу более продуманно, справляться с ней будет намного легче. У нее не было в этом никаких сомнений, и чем больше она над этим размышляла, тем больше убеждалась в своей правоте. Пытаясь как-то разобраться во всей этой каждодневной путанице, Эмма начала засекать время, которое уходило у нее на каждую из операций, записывая на обрывках бумаги эти данные. (Эмма отрывала кусочки бумаги от старых газет, выброшенных в специальную корзину, стоявшую в библиотеке.) Затем она составила список всех своих текущих дел, приходившихся на каждый день, а также перечень более крупных дел на неделю. Несколько вечеров кряду, несмотря на усталость, Эмма заставляла себя не идти сразу же спать, а заниматься своими выкладками. Она тщательно изучала свой хронометраж на клочках газетной бумаги, обдумывая каждую из своих операций и решая, сколько времени она должна была бы занимать, чтобы в конце концов приступить к выработке собственного плана действий. Во-первых, Эмма решила более равномерно распределять самую тяжелую работу, чтобы те сложные дела, которые требовали больших затрат времени, могли выполняться в течение всей недели, а не дня, как это нередко бывало. Тогда вполне удобно было объединять их с другими, текущими, делами, составлявшими ежедневную рутину. Она также вычислила оптимальное время для каждой из своих обязанностей, безжалостно отсекая лишние минуты от менее важных операций там, где считала это целесообразным. Наконец, оставшись довольной, что смогла создать хоть какое-то подобие порядка из того, что представлялось раньше безнадежным хаосом, она переписала свой план действий набело, использовав бумагу получше, и поспешила к миссис Тернер, чтобы услышать от нее слова одобрения. Если составленное только что расписание будет выполняться, то в результате, полагала Эмма, в выигрыше должны остаться все – главное, чтобы не было сбоев с распорядком.
Как ни поразительно, но кухарка не только не похвалила ее, но наоборот, казалось, была неприятно удивлена и даже рассердилась на свою помощницу, чего вообще никогда прежде не случалось. Миссис Тернер самым серьезным образом предостерегла Эмму, чтобы та не думала вылезать со своим планом, иначе Мергатройд сочтет его неслыханной дерзостью с ее стороны. Пухлые раскрасневшиеся от гнева щеки кухарки так и тряслись, когда она отчитывала горничную, до сих пор ходившую в любимицах. Только тут до Эммы дошло, насколько всеобъемлющим был выработанный ею распорядок, если он затрагивал интересы дворецкого. Представив себе на минуту его бурную реакцию, она тут же вспомнила о его вспыльчивости, потоках ругательств и рукоприкладстве.