Состоятельная женщина. Книга 1

– А разве в этом есть что-нибудь крамольное? Я хочу сказать, Адам, в моей дружбе с Эндрю? Между прочим, именно вы в свое время представили нас друг другу. А сейчас, похоже, вам это не по душе?

– Нет, конечно, ничего предосудительного в ваших встречах с Эндрю нет. И я совершенно не возражаю против таких встреч, – ответил он тихо.

„Как бы не так!” – подумала Оливия, хотя она до сих пор так и не могла понять причину подобной реакции с его стороны. Эндрю был одним из его ближайших и стариннейших друзей. Она снова откинулась на спинку дивана, сцепив руки на коленях и не произнося ни слова. Ей совсем не хотелось расстраивать его еще больше.

Адам не мог дольше заставлять себя прятать глаза от Оливии. И вот их глаза встретились. Адам увидел, что взгляд Оливии выражает недоумение. Лицо – смятение и боль. Вот губы ее слегка приоткрылись, как будто она хотела что-то сказать ему, но с ее языка не слетело ни единого слова.

„До чего же она красива! – подумалось ему. – Но какая же хрупкая эта красота, какая беззащитная”. Сердце его екнуло в груди – невыносимо было смотреть в эти небесно-голубые глаза! И чем дольше он в них смотрел, тем сильнее овладевало им странное желание. Страстное желание обнять эту женщину, прижать к себе, прося прощения за свою резкость. Желание покрыть поцелуями это лицо, чтобы с него исчезли все следы печали. „Покрыть поцелуями". Адам был в ужасе от подобных мыслей.

И тут он все сразу понял. С неожиданной и полной ясностью. Он, Адам Фарли, осознал: все его беспокойство, напряжение и возбуждение вызваны одним и только одним... Резко поднявшись, он взялся рукой за каминную полку. „Дурачина ты, дурачина! – обрушился он на самого себя. – Полный идиот! Ты же просто ревнуешь. Да-да, ревнуешь – сначала к Брюсу Макгиллу, когда он крутился вокруг Оливии, а потом и к Эндрю Мелтону, поскольку у того немало преимуществ перед тобой. Да ты к любому будешь ее ревновать, стоит ему хоть раз взглянуть на нее! Ты ревнуешь, потому что ты хочешь, чтобы она принадлежала тебе одному!”

Он почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. В животе противно заныло. Теперь, подумал Адам, он уже никогда не сможет смотреть на Оливию без того, чтобы не выдать своих подлинных чувств. Задумчиво глядя на огонь, горевший в камине, он вдруг осознал, что по-прежнему продолжает держать в руке рюмку. Тогда Адам поднес ее к холодным губам и неожиданно для самого себя залпом выпил.

При всем испытываемом им потрясении, при всей его бурной реакции на то, что он разгадал причину своей ревности, внешне он ничем не выдавал своих истинных чувств. На это потребовалась вся его железная воля. Подобная выдержка являлась просто поразительной, учитывая обстоятельства, в которых он находился. Пауза между тем явно затягивалась, и Оливию это уже начинало тяготить. Она сумела почувствовать его беспокойство, именно почувствовать, потому что лица его она сейчас не видела. Наверняка, решила она, его что-то гнетет. Что это может быть, задумалась она, но так и не смогла найти ответа.

Она сидела, не двигаясь, в ожидании, что вот сейчас он подойдет к ней и все расскажет. Как трудно бороться с искушением положить свою кисть на его руку, такую большую и способную защитить ее. В этот миг Адам немного повернул голову – и она ясно увидела его лицо: суровые черты, бледные, казавшиеся почти белыми, губы. Одной рукой он крепко держался за каминную полку, и было видно, как на лице его от напряжения билась жилка.

– Адам! Адам! – воскликнула она, не в силах более сдерживаться. – Что происходит?!

Голос Оливии донесся до него откуда-то издалека. Адам зажмурился, а затем резко открыл глаза.

– Ничего, – ответил он коротко. – Ничего. Все в порядке!

„Надо скорей выбираться отсюда, – лихорадочно стучало у него в виске. – Пока еще не поздно. Пока я не опозорился”.

Он действительно боялся, что, оставаясь наедине с Оливией, может обесчестить свое имя. Сделать из себя посмешище. Почему же тогда он не двигается с места, спрашивал он сам себя. И с замиранием сердца признался: потому что не в состоянии этого сделать. Вместе с тем он прекрасно отдавал себе отчет в том, что он должен уйти. В их доме она была гостьей – и он просто не имел права нарушить закон гостеприимства. Здесь, под крышей его дома, она так беззащитна!

Он зашагал по комнате, как лунатик.

– Адам! Куда вы идете? – воскликнула Оливия. Она вскочила, лицо ее было мертвенно-бледным. – Я чем-нибудь обидела вас? – Голос ее дрожал.

Адам медленно обернулся и посмотрел прямо на нее. Он сразу увидел, как она взволнована, каким тревожным блеском горят ее глаза, и в душе его шевельнулось щемящее чувство, какого он не испытывал уже многие годы.

„Обидеть меня? Да разве могла ты сделать это, любовь моя?!” – пронеслось у него в голове.

И снова Адама охватило жгучее желание броситься к ней, сжать ее в своих объятиях. Он с трудом сглотнул стоявший в горле ком.

– Вы не сделали ничего, что могло бы обидеть меня, Оливия, – ответил он, стараясь, чтобы голос его звучал как можно более ровно.