Состоятельная женщина. Книга 1

При этих словах Эмма немного успокоилась и сердце ее перестало колотиться как бешеное. Но дрожь все еще пробирала ее: чужак в этих краях мог быть не менее опасен – а в том, что перед ней чужак, не было ни малейшего сомнения, – чем любое даже самое страшное чудовище. Сколько раз отец предостерегал ее, чтобы она никогда не заговаривала с незнакомыми людьми. Он называл любого человека не из их долины чужаком, а их всегда следовало остерегаться. Вот почему она продолжала прижиматься к скале, моля Бога, чтобы незнакомец растворился в тумане, и ни слова не отвечая на его расспросы. Может быть, думалось ей, если он не услышит ее голоса, то исчезнет столь же внезапно, как и появился.

– Ей-же-ей, вот уж не думал, что у киски нет языка и она не может разговаривать, – произнес гигант, как будто он обращался к кому-то третьему, стоявшему рядом с ним.

Эмма закусила губу, испуганно озираясь вокруг, но никого кроме них двоих не было видно, сколько она ни вглядывалась. Правда освещение не позволяло судить об этом с уверенностью.

– Я же говорю, красавица, что не сделаю тебе ничего дурного. Покажи мне дорогу в Фарли-Холл – и я тут же уйду. Клянусь!

Эмма все еще так и не смогла рассмотреть лица незнакомца, которое скрывал от ее глаз обволакивающий их обоих туман. Она потупила взгляд и тут увидела огромные подбитые гвоздями башмаки и широкие брючины. Ни башмаки, ни брючины не двигались: незнакомец все это время простоял на том же самом месте, где остановился. „Наверно, думает, что если сделает хоть шаг, то я тут же убегу", – решила Эмма, которой и впрямь хотелось, покинув свое убежище, раствориться в тумане.

Незнакомец прокашлялся и произнес на сей раз уже менее хрипло:

– Уверяю тебя, ничего плохого я не замышляю, малышка. Не надо меня бояться!

В его голосе Эмма почувствовала нечто, заставившее ее расслабить напряженные, как струны, мускулы. Бившая ее все это время дрожь стала проходить. У незнакомца был какой-то странный голос – музыкальный, певучий, такого она в своей жизни не слыхала еще ни разу. Прислушавшись к нему, Эмма вдруг поняла, что, должно быть, напрасно беспокоилась: человек с таким голосом мог быть только добрым, сердечным, даже нежным. И все-таки он чужак! Но почему же тогда ее губы сами собой – о ужас! – произносят:

– А зачем вам потребовалось идти в Фарли-Холл?

Выпалив это, Эмма готова была от злости на себя откусить собственный язык.

– Меня попросили отремонтировать у них печные трубы. Сквайр Фарли сам приходил ко мне на прошлой неделе. Да-да, сам разыскал меня в Лидсе. И предложил мне, надо сказать, хорошие деньги за эту работу, за что я ему очень благодарен. Такой щедрый джентльмен.

Эмма с подозрительностью поглядела на чужака, задрав кверху мокрое от тумана лицо и пытаясь рассмотреть его лицо. Таких высоких людей ей ни разу до этого не приходилось видеть. Одет он был в грубую рабочую робу; за плечами у него болтался какой-то старый мешок.

– Так вы, наверно, моряк? – с осторожностью спросила Эмма, припомнив, что кухарка говорила ей, что для ремонта в Фарли-Холл наняли какого-то моряка, которому предстояло заняться печными трубами.

Гигант так и покатился со смеху – смех был каким-то утробным, и он сотрясал все его огромное тело.

– Моряк, а то как же! И зовут меня Шейн О'Нил, но вообще-то все знают меня как Блэки.

Эмма снова пристально взглянула на незнакомца, в который уже раз пытаясь рассмотреть его лицо в тусклом утреннем свете, перемешанном с туманом.

– Блэки? – переспросила Эмма. – А вы случайно не арап? – И голос ее задрожал от страха. Впрочем, она тут же разозлилась на себя за свою глупость: О'Нил – чисто ирландская фамилия, да и выговор у него ирландский, отсюда и непривычная певучесть, о которой ей доводилось слышать от других людей, так что сомневаться тут не приходилось.

Ее вопрос вызвал у незнакомца новый приступ смеха, еще более раскатистого.

– Нет, милая, никакой я не арап. Просто-напросто черный ирландец. Отсюда и мое прозвище, – давясь от смеха, произнес О'Нил. – А как зовут тебя?

Эмма снова заколебалась. Ее приучили считать: чем меньше другие о тебе знают, тем лучше. Лучше, потому что безопаснее. Если посторонним про тебя ничего неизвестно, то и ничего дурного они тебе сделать не смогут. Но снова губы не повиновались рассудку и, помимо ее воли, произнесли:

– Эмма. Эмма Харт.

– Рад с вам познакомиться, Эмма Харт. Ну а теперь, когда мы знаем друг друга, так сказать, не будешь ли ты столь добра, чтобы указать мне дорогу в Фарли-Холл?

– Это как раз там, откуда вы появились. В той стороне, – ответила Эмма, вся дрожа: промозглая сырость, казалось, пропитала все ее тело, прижатое к уступу влажной холодной скалы. И снова ее губы как бы сами собой произнесли с пугающей ясностью:

– Я сама как раз туда иду. И вы, если хотите, тоже можете пойти вместе со мной.

– Если хочу! Еще бы мне не хотеть! Спасибо, Эмма. Тогда что же, пошли? А то, честно говоря, стоять тут на ветру чертовски холодно, и я совсем промок. Прямо как на болоте, ей-ей!