Сосуды тайн. Туалеты и урны в культурах народов мира

Конский навоз и мусор практически не убирались. Как и во многих городах, в Москве кое-где были проложены сточные канавы, каналы и подземные трубы — для отвода дождевой воды и хозяйственных стоков. Увы, как и парижане, москвичи сбрасывали в них «золотце». Со временем в разных местах дворов стали рыть глубокие ямы для надворных клозетов. Когда яма заполнялась, рыли другую, нужник переносили. Золотарное дело не было развито. Обыкновения такого не было — вывозить дерьмо из города. Ну, а раз не было спроса на этот вид промысла, — не было и предложения.

Нынешние московские экологи могут пометить в календаре красным дату 9 апреля. В этот день в 1699 г. Петр I издал указ «О соблюдении чистоты в Москве и о наказании за выбрасывание сору и всякого помету на улицы и переулки», где, в частности, было сказано: «На Москве по большим улицам и по переулкам чтоб помету и мертвечины нигде, ни против чьего двора, не было, а было б везде чисто…» Но указ указом, а санитарное состояние столицы не улучшалось.

При таком уровне санитарии Москву, как и прочие европейские города, то и дело посещали всякие «моры», уносившие от четверти до половины населения. В 1771 г. (так ли далеко это от нас?) пронесшаяся над Москвой «моровая язва» (эпидемия чумы) свела в могилу больше трети населения и даже вызвала «чумной бунт», во время которого был убит архиепископ Московский Амвросий. Пытаясь предотвратить распространение заразы, он запретил устраивать крестные ходы и массовые моления, за что и был растерзан толпой.

Завершая свой рассказ о канализации старой Москвы, Герман Штрумпф печально констатирует:

Единственным средством, повышавшим санитарию и способствовавшим благоустройству города, служили, как это ни грустно, другие стихийные бедствия — пожары. Деревянная Москва от них выгорала почти целиком по нескольку раз в столетие; с домами сгорали скопившиеся в них нечистоты, отбросы и насекомые. Отстраиваясь заново, Москва на несколько лет улучшала свое санитарное состояние^[18].

А далее все снова шло своим чередом. «Зловоние разных оттенков всецело господствовало над Москвой», — таково свидетельство современника, причем относящееся не к XVII в., а, увы, к середине XIX. Та же ситуация и в других городах. В Киеве, например, как описывал современник, «на каждом шагу попадались пропасти, заваленные нечистотами», во многих усадьбах разводили свиней, «которые распространяли вокруг ужасный смрад», выпуск на улицы нечистот и загрязненных вод из дворов «считался делом обычным и не вызывал с какой-нибудь стороны протеста».

Еще одно примечательное описание, относящееся к 1871 г. Газета «Русская летопись» описывает Красную площадь, где «настоящая зараза от текущих по сторонам вонючих потоков. Около памятника (Минину и Пожарскому. — А. Л.) будки, на манер парижских писсуаров; к ним и подойти противно. Ручьи текут вниз по горе около самых лавок с фруктами… Москва завалена и залита нечистотами внутри и обложена ими снаружи… По этой части Москва — поистине золотое дно; это — русская Калифорния… Только копните ее поглубже даже простой лопатой, и драгоценная добыча превзойдет самые смелые ожидания».

А в 1880-м в России появился первый унитаз.

В книге своих путевых записок «Остров Сахалин» (1891–1894) Антон Павлович Чехов не обошел вниманием и русский сортир: