Сотканная из тумана

– И что же заставило вас бросить практику и перейти работать в столь необычную организацию?

Саша пожала плечами. Едва ли ее решение можно было объяснить в двух словах. Рассказ о предыдущих трех с половиной годах жизни занял бы гораздо больше времени.

– Не жалеете?

На этот вопрос у нее тоже не было однозначного ответа. Саше нравилась ее работа, бессонная, безумная, сложная. Порой ей казалось, что только на работе она чувствует себя по-настоящему живой. До появления Войтеха и его расследований в ее жизни. Если бы только можно было их совместить: работу в реанимации и расследования! Даже когда вопрос о создании Института исследований необъяснимого встал на повестке дня, Саша все еще с отчаянной решимостью рассматривала варианты, позволяющие это сделать. И вовсе не по своей воле совмещать не стала.

Заведующий реанимацией, старый знакомый и многолетний клиент ее отца-стоматолога, благодаря которому она и получила работу, наконец собрался на пенсию. Еще полный сил буквально год назад, он сильно сдал, все чаще жаловался на сердце, и его семье наконец удалось уговорить его оставить работу. Его ждала дача, внуки, спокойная, размеренная жизнь. Весь коллектив думал, что его место займет зам, к которому все привыкли, который хорошо знает и коллектив, и проблемы отделения, но внезапно на место заведующего прислали совершенно постороннего человека. Человека, с которым прямолинейная Саша, привыкшая говорить самую неприятную правду открыто и ждущая от остальных того же, не сработалась с первого же дня.

Бывший заведующий предлагал ей помощь в поиске другого места работы, в Введенскую больницу ее могли бы взять хоть завтра, мама активно звала в свою частную клинику, где работа была непыльная и строго нормированная, но Саша решила, что раз уж уходит из своей больницы, то не стоит пытаться усидеть на двух стульях. Лучше просто окончательно перейти в ИИН, тем более расследования всегда ей нравились. Если бы она верила в знаки, определенно сочла бы это за него. Войтех готов был принять любое ее решение, но неприкрыто обрадовался, когда она объявила о том, что переходит в ИИН.

Каждый телефонный разговор с одним из бывших коллег, с которым они поддерживали дружеские отношения, убеждал ее в правильности этого решения. Денис тоже искал себе другое место, утверждая, что если ничего не изменится, Сашиному примеру последует как минимум половина врачей и медсестер отделения.

– Думала, что буду, – честно призналась она, поскольку на этот вопрос Матвей Гаврилович явно ждал ответа, – но оказалось, что нет. На этой работе я тоже помогаю людям. Возможно, не в таких количествах, как раньше, но это тоже важно. И интересно.

Доктор кивнул, удовлетворенный ее ответом, и вновь взялся за скальпель. Саша бросила на него несколько любопытных взглядов и хитро улыбнулась:

– Откровенность за откровенность, Матвей Гаврилович. Как вы оказались в этой деревне?

Доктор рассмеялся. Неискренне, увлеченно копаясь в распотрошенной тушке кролика.

– Прислали меня сюда сразу после университета, на ФАП. Полвека назад почти, в шестьдесят шестом году. Здесь тогда деревня большая была, мост строить собирались, чтобы удобнее было. Жили, как все. Так я тут и остался. Кто умер, кто переехал, мост строить стало уже некому и не для кого. ФАП закрыли, но помощь-то людям нужна. Вот я и не уехал. Да и что мне там делать? Здесь я уже привык, меня все знают и уважают.

– А семья у вас была?

Движения Матвея Гавриловича стали плавными, медленными, и на Сашу он больше не смотрел.

– Была девушка. Местная; познакомились мы, когда я приехал сюда работать. Встречались недолго, но собирались пожениться осенью, после того, как урожай весь уберут. В деревне ведь как? Летом не до свадеб, других забот полно. А вот уже осенью, когда все убрали, хозяйство к зиме подготовили, тогда и время свадеб. По крайней мере, когда-то так было.

Доктор замолчал, и Саша, забыв о своем кролике, некоторое время рассматривала его профиль, понимая, что задела какую-то важную для него тему. На лысой голове, покрытой старческими темными пятнами, выступили капельки пота, хотя в кабинете было прохладно, а нарочито плавные движения рук стали совсем медленными и походили больше на игру пианиста в замедленной съемке.

– И что случилось? – наконец решилась спросить она.

Доктор молчал еще некоторое время, как будто события полувековой давности до сих пор тревожили его сердце.