Сотня свадеб и другие (не) приятности

— Так, ничего не понимаю, — признала я, с досадой вспоминая, что ни Кассари, ни даже Вирен с сестрами Афлуи нет на месте, а Амадо искать долго и непонятно где. — Но мне не нравится, что ты распоряжаешься моей едой, моим окном и, видимо, моим полотенцем. Это, знаешь ли, средство личной гигиены и индивидуального пользования.

Монстрик смущенно потупился.

И тут в дверь постучали.

Осьминожка подпрыгнула от неожиданности и кинулась ко мне с молниеносной скоростью. Подлетела, вцепилась всеми щупальцами в ногу, спряталась позади. Меня на мгновение охватил жуткий липкий страх: вдруг чудо это заразное, ядовитое или бешеное? И тут же растаял, потому что зверек, неожиданно легкий и теплый на ощупь, сам дрожал крупной дрожью.

Полупрозрачная конечность потянулась вверх и легонько коснулась моей головы. Тоже телепат?

— Не отдавай! — пролетел в мыслях дрожащий, я бы сказала, детский голосок. Желтые глаза стали совершенно круглыми, в них плескалась паника. — Убьют!

— Кто убьет? Кому отдавать?

— Не отдавай, — повторила она, вжалась в мои ноги и даже в размере, кажется, уменьшилась. — Пожалуйста! Они не должны видеть. Не должны знать.

Стук повторился.

— Леди Хелен, — донеслось приглушенное из-за двери. — Я от Жакетты Брис. С посылкой. Вы у себя?

— Эй, как тебя там. Отпусти. Это от портнихи. Ей до тебя дела нет. Отойди в уголочек, а еще лучше — под кровать спрячься. Заберу платья — и поговорим нормально, хорошо?

Осьминожка кинула на меня душераздирающий взгляд, но щупальца разжала и утекла дымчатой тенью куда было сказано.

— Леди Хелен?

Иду уже. Не тарабань. Я приоткрыла дверь.

— Простите, была в ванной, — я сняла полотенце с головы и поправила наспех завязанный халат.

— Вам с наилучшими пожеланиями! — девушка впорхнула в спальню и поставила на пол целую башенку из коробок от мала до велика. — Примерьте. Если что, спускайтесь сами, поправим. Но у метрессы глаз-алмаз, так что думаю, будет идеально.

— Передайте Жакетте мою горячую благодарность! А Гвидо я сама завтра скажу.

— Ага, — девушки окинула заинтересованным взглядом комнату и разгром, царящий повсюду. — А, вы простите за любопытство, у вас тут все в порядке? Зябко, и ковер, кажется, промок насквозь. Может, прислать кого-то убраться?

Под кроватью едва слышно зашипело.

— Нет-нет, спасибо. Разлила графин с водой случайно. Просохнет. А уберут пусть завтра. Очень устала, хочу спать лечь пораньше, — соврала я.

— Ну, как скажете. Доброй ночи!

— Спасибо, и вам.

Едва двери за посыльной закрылись, я повернулась к кровати.

— А теперь вылазь давай. И объясни по-человечески, что тут вообще происходит?

Монстрик послушно вылез из укрытия и уселся на ковер, облюбовав самое сырое место.

— Ты теперь можешь со мной общаться мысленно? — уточнила я, устраиваясь в чудом уцелевшем от снега кресле. — Как это у вас получается в этом мире?

— Не знаю. Знаю — коснуться. Потом говорить. Некоторые слышат.

— Но не все?

Кивок.

— Ладно. И как давно ты тут прячешься?

— Солнце всходило столько раз, — три серенькие щупальцы вытянулись ко мне. Отлично, а то я всерьез начала подозревать себя в безумии и галлюцинациях.

— Меня Лена зовут, кстати. А тебя? И почему прячешься?

Осьминожка замялась, явно не зная, как ответить.

— Нет имени. Нет звать, — наконец выдала она. — Зачем? Нас никто не зовет. Мы — злые. Надо искать пищу. Мы охотимся, на нас тоже.

— А ты, случайно, на носовые платки и шляпы не охотилось по другим комнатам?

— Да. Искал вкусное, питательное. Чтобы жить. Я не хочу делать так, как те, другие.

— Кто “другие”?

Но монстрик промолчал. Насупился весь, щупальцы втянул, сгорбился.

— Ладно, — пришлось признать, что я ровным счетом ничего не понимаю. — И что нам теперь обоим делать?

— Можно остаться? — существо смотрело на меня жалобно и пронзительно. — Я не причиню тебе зла. Уже не причинило. Только не говори никому.

— Ну… — настала моя очередь смутиться. — Не пойми превратно, но это даже не совсем моя комната. Я тут живу и работаю, временно, причем. Наемный сотрудник по контракту. Вряд ли мне можно заводить домашних животных, да к тому же каких-то секретных и ворующих чужие вещи.

— Я не животное!

— А кто?

— Не знаю, — осьминожка задумалась.

— Слушай, так дела не делаются. Я не могу взять тебя под опеку, кормить-поить неизвестно чем. Может, ты поищешь другого покровителя? Который понимает об этом мире больше.

— Убьют. Таких, как я, никто не любит.

— Почему?

— Нам надо есть. Много есть. Питательно, сильно. Но я хочу иначе. Не отдавай меня. Не говори.

— Да не отдаю я тебя никому, и никто тебя не убьет, — возмутилась я. — Воровать, конечно, плохо. Особенно, если на кухне, вдвойне опасно — у мастера Вардена. Безобразия с холодильными установками вчера — твоих лап дело? Я так и подумала. Хорошо, что тебе сковородкой не досталось или скалкой. Но вообще-то, постоять в углу за то, что ты навело тут бардак и наморозило комнату, точно не повредило бы.

— Я могу в углу, — радостно закивало это зубастое нечто. — Я могу даже жить там, если хочешь. Я не трону. Честно.