Сотник

— Они должны выполнить приказ, каким бы сумасшедшим или самоубийственным он им ни показался. А для этого совсем не обязательно любить своего командира. И пусть они сегодня клянут меня последними словами, а на ладонях их заскорузлые мозоли от саперной лопатки, это не беда. Они сегодня живы, потому что я не искал их любви, а нещадно учил воинской науке. И они поймут это. Не сегодня, не завтра, так через годы.

— Не прав ты, Ваня, — вздохнула Хованская.

— Ну, Ириша, я тоже во многом считаю тебя неправой. Так что же с того. Время нас рассудит. Но сейчас не о том хочу сказать. Вот гляди. У Голицына есть сотня стрельцов, вооруженных точными и скорострельными винтовками. Любой другой берег бы такое богатство, потому как винтовальным пищалям цену все давно знают. Не во всякой армии их найдется столько, сколько в Измайловской сотне. А что делает он?

— Между прочим, вам честь выказали, доверив прикрывать армию. Абы кого на такое дело не поставишь.

— И именно поэтому нужно отправлять на убой отборных бойцов.

— Скажешь тоже, отборных. Да у вас там и в сражениях-то настоящих, почитай, никто не был. И ты в том числе, — напомнила Ирина.

— А я тебе говорю, что мои парни отборные и есть. Потому как благодаря винтовкам и прямым рукам стрелки отменные. Да наша сотня в чистом поле и полк пехоты положит, если ворог не побежит. А если еще пару сотен набрать, то и две тысячи всадников разогнать сумеем. И такую силу нужно держать про запас, для серьезного боя, а не разменивать в мелких стычках, оказывая сомнительную честь погибнуть не за понюх табаку.

— Ну-у, Ваня. Ты вот в том умысел видишь. А меж тем любому ведомо, что прикрыть товарищей — святое дело.

— Святое дело, говоришь. Ладно. Вот гляди. Хватаем мы иезуитов в Москве. И главный спешит отправиться на небеса. Человек не просто верующий, а член святого ордена, жизнь положивший на алтарь служения Господу. Отправляюсь я в Вильно, чтобы порасспросить тамошнего ректора… — При этих словах, Ирина, не одобрявшая выходку Николая, скривилась, словно попробовала клюквенного сока, но перебивать не стала. — А тот, паскудник, отвлек нас бумагами, в коих было не больше, чем в обнаруженных в Москве, и тоже яд принял, — закончил Иван.

— Испугались пыток, вот и решили легко уйти из жизни, — пожала плечами княгиня. — Здесь докторишку того на дыбу потащили бы. Что до ректора, то и вы его не гладили бы, если только каленым железом. А им папа и не такие грехи с легкостью отпускает, — с нескрываемым презрением заключила она.

— Хорошо, если так. Да только сдается мне, что они боялись выдать нечто, о чем мы не подозреваем.

— И поэтому ты считаешь, что твоей сотне не оказали честь, а выставили на убой? — с видимым сарказмом спросила Хованская.

— Твоей сотне, Ирина. И убить пытались тебя, и под удар выставили именно твою сотню.

— Не дело так-то жить, Ваня. Ты уж на воду дуешь.

— Лучше я на студеную воду дуть стану, чем пускать кровавые пузыри.

— Не накликал бы ты беду такими-то речами, дурень, — истово перекрестившись, в сердцах произнесла женщина.

— Да тут кликай не кликай, а лучше поберечься. И на волю божью в том деле я полагаться не хочу. Ириш, мне не вызнать, а ты бы узнала, по чьему такому наущению стрельцы твои всякий раз под ударом оказывались.

— Хочешь отомстить?

— Хочу понять, что за умысел в том был. И был ли вообще, — возразил Иван.

— Хорошо. Я разузнаю. Это сделать нетрудно. Ты ведь у нас мастак на розыски разных татей, — и снова ирония.

— Скажешь тоже, мастак, — отмахнулся Иван.

Нет. Не убедить ее, что есть во всем этом нечто эдакое. Причастны к тому иезуиты или здесь просто дворцовые интриги, не понять. Но что-то есть, это несомненно. И направлено против него. Ладно, не против него лично. Но ведь и он попадает под раздачу.

Вообще уйти бы сейчас со службы да заняться чем иным, в свое удовольствие. Признаться, все эти сложности и дрязги ему даром не нужны. Да только служба тут пожизненная, и никуда от нее не деться.

А с другой стороны, так-то однозначно и не скажешь. Ему это где-то даже нравится. И кровь по жилам быстрее струится, и азарт какой-то появляется. Неужели хочется влезать в дворцовые интриги? Нет, это вряд ли. А вот ощущение опасности, подстерегающей за каждым углом, вносит необъяснимую бодрость. Похоже, он подсел на адреналин.

Ну и еще, кажется, ему нравится ощущение превосходства над окружающими. Не власти, ни влияния, какое у него, безусловно, имеется благодаря отношениям с княгиней. Вовсе нет. Его греет превосходство иного толка. Вот взял и утер нос профессору Рощину. Пусть тот и не признал поражение, зато лишился своего лучшего ученика, принявшего правоту Ивана. Понадобилось — получил литой булат. Да еще и секретом поделился с иными оружейниками. Возникла надобность — с легкостью выплавили с родителем столько железа, что иным и не снилось.