Сотник (Часть 1-2)

– Поручик Василий с лекарем Матвеем повздорили… – но вдруг, словно его кто ткнул локтем в бок, запнулся, немного подумал и закончил с несвойственной ему неуверенностью в голосе. – Ничего страшного, Минь, разнять успели.

– Что-о-о?!

Мишка совершенно не представлял, что должно было стрястись, чтобы даже такой служака и «военная косточка», каким до сих пор неизменно оказывался Дмитрий, мнется, как Анька на уроке арифметики, и от этого разъярился еще сильнее. Что значит «ничего страшного»?! И это ближники, называется, родичи! По рожам видать – чуть-чуть за оружие не схватились!

– Ослы иерихонские! Вашу кобылу в хвост и гриву оглоблей! Отвечать, как положено!

– Есть, отвечать, как положено! – привычно вытянулся во фрунт Митька и отчеканил:

– Лекарь Матвей и поручик Василий не сошлись во взглядах на лечение раненых! – потом коротко вздохнул, переводя дух, и вдруг выпалил: – Господин сотник! Вели далее с глазу на глаз отвечать! При посторонних невместно…

– Эт кто тут посторонний, щенок?! – взвился за Мишкиной спиной Никифор. – Вы на чьем подворье…

– Прости, дядька Никифор, – Дмитрий от волнения и нештатности ситуации побледнел и заиграл желваками на скулах, но ответил уверенно и четко, в режиме доклада командованию «скажу, а потом хоть стреляйте!» – Не о тебе речь. Нельзя при всех! – и он мотнул головой в сторону распахнутых ворот и любопытных холопов и закупов, толпящихся на дворе.

– Вы чего учудили, сучьи выкидыши?! – Егор, время от времени дергая щекой и болезненно морщась, так как рана все еще давала о себе знать и вкупе с контузией не позволяла десятнику устроить разнос с полным удовольствием, самозабвенно орал на Роську с Мотькой. Те хоть и стояли навытяжку, но на их лицах должного раскаяния не наблюдалось.

Кроме Егора с «дуэлянтами» и Мишки в горнице, где после рапорта Дмитрия происходили дальнейшие разборки, дабы не привлекать внимание широкой общественности и не выносить сор из избы, присутствовали все остальные ближники, включая Илью и Никифора, который на правах родича и хозяина пожелал знать, что происходит.

«Поганцы! Оба уже через такую кровь и смерть прошли, что иным за всю жизнь в кошмарном сне не привидится, а тут пацанячий максимализм в разнообразных местах взыграл! Нашли время и место, недоумки!»

То, что Роськин религиозный экстаз зашкаливал за рамки разумного, Мишка с некоторым беспокойством отмечал и раньше, но вынужденно его игнорировал, надеясь в глубине души, что само рассосется. Определив еще в самом начале линию поведения и методы достижения поставленных задач, Ратников в полном согласии с теорией управления сразу же принял за аксиому, что противиться закономерному историческому процессу, в том числе и христианизации, жестко и бескомпромиссно насаждаемой ныне в качестве государственной идеологии – глупость несусветная. А потому, несмотря на собственный атеизм, категорически не мог позволить себе прямую антирелигиозную пропаганду и прямое осуждение Роськиных закидонов. Более того, сам при нужде вполне грамотно и с должным блеском в глазах излагал теорию Научного Христианства, применяя ее, как и любую идеологию, по прямому назначению: для обработки общественного сознания и воодушевления масс.

Расчетливый прагматизм деда, откровенно считающего веру в Христа всего лишь инструментом, удобным для приведения подданных в послушание, Ратников, будучи не меньшим прагматиком, вполне одобрял и поддерживал, к тому же в силу менталитета и своего послезнания иначе чем христианского будущего для Руси не видел. В эту «политику партии» экстремизм начинающего фанатика, истово принявшего православие, вполне укладывался. Но именно идеология зачастую становится тем краеугольным камнем, о который управленцу приходится все время спотыкаться: и знаешь прекрасно, где лежит, а не обойдешь его и не передвинешь.

При всем своем уважении и любви к отцу Михаилу (тем более что про мертвых плохо говорить не принято), Мишка не мог сейчас не подосадовать: вот тут-то дорогой отче от всей души нагадил, как водится, с наилучшими намерениями и во имя спасения души. Свернул парню голову в процессе приобщения к христианским ценностям, не усомнившись, что точно знает, как лучше! Именно таких воинов Христовых, ставящих превыше всего верность церкви, ратнинский священник и желал видеть. И из Мишки стремился воспитать такого же.

А вот с Мотькой, следовало признать откровенно, напортачил уже сам Мишка, хотя и не без посторонней помощи. И тоже на идеологическом фронте, чтоб его! Упустил из виду, что этого крестника повело хоть и прямо в противоположную сторону, чем Роську, но и из него получался фанатик не хуже. Лекарская одержимость, которая так умиляла Мишку в Юльке, в Мотьке не смотрелась столь безобидно. Врач, фанатично преданный своему делу, скорее благо, лишь бы сюда эта клятая идеология не примешивалась!