Степняки же, издав гортанные крики и громко завизжав, вдруг резко ускорились и, разворачиваясь на широкой площадке, выпустили тучу стрел в сторону крепости. Три сотни шагов было сейчас до её стен, и только лишь несколько достигли своей цели. В ответ им сверху полетели болты и стрелы неприятеля. Одна ударила в прикрывавший спину всадника щит, две резанули на излёте лошадей, и те рванули ещё быстрее, уводя своих хозяев из-под обстрела. А вот послышались и щелчки спуска тетивы скорпионов. Расстояние для немецких розмыслов было небольшим, и обе стрелы на этот раз поразили свои цели. Одна из них пробила всадника насквозь, другая, раздробив второму ногу, вошла по самую середину в его лошадь. Она вздыбилась и на полном скаку рухнула в снег. В бригадной рати своих не бросали. Берендеи из десятка соскочили с лошадей и бросились к павшим.
– Быстрее, быстрее, братцы! – заорал Назар, махая рукой. – Сейчас уже камнемёт ударит!
Зажатого конём, покалеченного всадника освободили и подсадили в седло. На круп лошади вскочил хозяин и подстегнул её. Убитого подняли со снега и, немного отбежав, перекинули его через хребет другой лошади. Минута – и последний десяток берендеев начал отскакивать от опасного места.
– Ну же, ещё, ещё, быстрее, братцы! – молило всё наблюдавшее за степняками русское войско. Вот он, этот поворот! Легкоконный десяток уже нёсся по нему, когда сработали торсионы крепостного порока. Дюжина крупных камней, немного не долетев, ударила в то место, где только что недавно была цель.
– Ну, хватило тебе? Всё увидел?! – с горечью в голосе крикнул стоявший на лесной опушке Филат.
– Хватило, Савельевич! – откликнулся тот. – Всё, теперь у меня есть понимание, как лучше нам приступ устраивать. Прости господи, ребяток только вот жалко!
– Лишь бы не напрасная кровь была, – проворчал командир всей осадной рати. – Послезавтра, затемно, начинаем штурм.
Глава 6. Штурм
Всё было выставлено на льду реки заранее, ещё с вечера. Огромные сборные щиты высотой в полтора и длиной в три человеческих роста, малые щиты, ивовые плетни и корзины, связки прутьев и соснового лапника, нагруженные камнем сани, брёвна, жерди и длинные лестницы – всё это ждало своего часа. Тут же стояли готовые к перемещению орудийные зимние повозки, сани с зарядами для онагров и пушек.
Храпели в десятском шатре дядьки-ветераны, стонал, как видно, увидевший что-то недоброе во сне Ярец, а вот Митьке с Петром не спалось. Чтобы не ворочаться и не мешать другим, ребята сидели тихонько у горевшего в центре шатра костерка и обихаживали свои самострелы.
– Хорошая ещё, – проговорил, осматривая тетиву реечника, Пётр. – Я её уже после Дерптского штурма поставил. Однако всё же лучше поменяю.
– Да и я, пожалуй, тоже свою сменю, – решил Митяй. – А то ведь то оттепель, то пурга, то вообще вон хороший мороз был. Вспомни, нас тогда ещё у Дерпта на стрелковые учения выгнали перед самым уходом. Туесок с верхней смазкой у тебя?
– Держи. – Друг протянул ему небольшую берестяную коробочку. – Я потом тоже новой хорошо промажу.
– Митька, Петро, хватит бухтеть уже, – проворчал со своей лежанки Шестак. – Десятку всему спать мешаете! Легли бы лучше тоже, и так едва за полночь подниматься.
– Ладно, ладно, дядька, мы тихо, – прошептал в ответ Пётр. – Сейчас вот самострелы обиходим и тоже ляжем.
Поднимали войско в полной темноте. По шатрам пробежались начальственные люди, вызывая десятки.
– Только чтобы тихо! – откинув полог, приглушённо рявкнул сотник. – Шестак, не забыли, небось, ничего? Твои с десятком Вышана большой осадной щит волокут и перед камнемётами, там, где орудийщики укажут, его ставят. Потом все, окромя реечников-самострельщиков, обратно резво бегут, у тебя, как я помню, их двое в десятке. Второй ходкой ещё один большой щит наверх тащите, а уж третьей – то, что вам обозные скажут.
– Понятно, Якимович, десять раз уже всё обговаривали, – произнёс, затягивая оружейный пояс, десятник.
– Да хоть бы и сто, – буркнул сотник. – У некоторых после начала боя напрочь всё из башки вылетает. Тихо из шатра выходим, и огонь перед этим затушите, он в открытом пологе хорошие блики даёт.
Как ни готовились и как ни проговаривали все действия заранее, но, как это обычно и бывает при большой скученности народа, на льду речки стояла сутолока. Слышался стук, скрип, приглушённая ругань и топот множества ног. Разобрав щиты пешцев из саней и закрепив их на своих спинах, чтобы они не мешались, десяток Шестака вскоре был уже у своего большого осадного щита. Каждый нашёл навязанный заранее верёвочный конец и встал на своём месте. Вот, толкаясь и пыхтя, подбежали и люди Вышана.
– Двинься! – Коренастый воин толкнул Митяя плечом. – Чего застыл?! Двигайся, тебе говорю, дурень!
– Сам дурень! Моё место! – прошипел Митяй и резко отпихнул воина локтем.
– Ах ты зараза! – рявкнул тот, напирая.
– Лобан, ты чего орёшь?! – выдохнул подскочивший сбоку чужой десятник.
– Да вот, молодой моё место занял, так ещё и пихается! – ответил зло коренастый.