В гневе македонянин потянулся к мечу, уже сжал рукоять, когда на него налетела толпа грязных и оборванных уличных мальчишек, едва не сбив с ног. Грозный воин попытался обрушить на них свой гнев, однако наглые оборванцы обогнули его двумя рукавами весело гомонящего ручья и растворились в толпе.
Лисимах встрепенулся и лихорадочно принялся отыскивать взглядом вызвавших его гнев прохожих. Слава Олимпийцам, нашёл, благодаря высокому росту, выделявшему их из запрудившего улицу пёстрого людского потока. Они возвышались над всеми, как минимум, на полголовы. Особенно младший.
Решительно поправив пояс с мечом, Лисимах поспешил за двумя прохожими.
– И толку-то!.. Сам же знаешь, что созданная им империя развалится, даже не успев окрепнуть. Нам ли не знать… Называя вещи своими именами, она так и не успела стать настоящей империей, если понимать под этим цивилизационную систему, типа британской. Сатрапии, не связанные общей идеологией, начали расползаться ещё при жизни Александра, а теперь-то уж… – Младший махнул рукой и продолжил: – А потом что? Войны
– Хорош ты, чужие штаны примеряя, – возразил ему спутник. – Знаешь же: «Не судите, да не судимы будете».
– Ой, командир, только не надо! Оставь этот опиум для народа! – отмахнулся молодой. – По делу говори. Он же, по сути, ничего не создал. Даже этот
– И всё же. После смерти Александра осталось более семи десятков основанных им городов. Они заложили основы цивилизации во многих варварских краях, продолжили процесс
Не подозревающие о преследовании, болтуны свернули в какой-то узкий переулок.
Недолго думая, Лисимах выхватил из ножен верный меч и ринулся за ними, пылая желанием защитить честь великого военачальника, походя поруганную каким-то хлыщеватым проходимцем. Но, едва свернув за угол, он натолкнулся на твёрдый, как крепостная стена, взгляд горящих серо-синих глаз… Сначала что-то с ужасной силой ударило его в челюсть, отчего в глазах мгновенно потемнело. Потом его, кажется, оторвала от земли какая-то сила и швырнула о каменную мостовую, вышибив разом и дух, и сознание.
В себя Лисимах пришёл оттого, что кто-то лил ему на лицо воду и немилосердно хлестал по щекам.
Все тело болело, как одна сплошная рана.
Открыв глаза, он увидел перед собой чьё-то расплывающееся лицо.
– Э-эй! Лисимах! Дружище! Ты меня узнаёшь?
Голос знакомый…
– Бартас? – прищурился сотник.
– Бартас, Бартас, – подтвердил его догадку всё ещё «расплывающийся» человек. – Ты чего это здесь разлёгся?
– Где они?! – Лисимах попытался вскочить, но это усилие вызвало лишь волну головной боли – она взорвалась в затылке холодным пламенем, вызвавшим громкий стон и невольную тошноту. – Где эти грязные клеветники?
– Сиди, сиди! – верный друг Бартас
– Ну, те двое! – внёс ясность Лисимах, порываясь встать и немедленно покарать виновных, вступиться за честь царя. – Один из них меня ударил…
– Не знаю, о ком ты говоришь.
Вдвое более массивный, Бартас легко удержал Лисимаха от резких движений.
– Благодари этих мальчишек за то, что нашли меня и привели сюда. Эта окраина из тех, где и с трезвого всё снимут, и горло днём за медяк перережут. А тебя даже не ограбили.
Лисимах с большим трудом перевёл свой безумно блуждающий взор с лица друга-македонянина на мельтешащий за его спиной пёстро-гудящий хоровод, при тщательном рассмотрении оказавшийся теми самыми скалящими зубы в счастливых улыбках мальчишками, что совсем недавно чуть не сбили его с ног. На крутых поворотах судьбы никогда не знаешь заранее, кто послужит орудием смерти, явившейся по твою душу, а кто может оказаться дарующим жизнь…
Глава двадцать вторая
ПО РАЗНЫЕ СТОРОНЫ…
На постели лежала худющая девушка, укрытая одеялом. Лишь внимательно присмотревшись, можно было разглядеть, как витмарская ткань на груди поднимается и опускается в такт дыханию. Если бы не это, едва заметное, движение и шевеление глазных яблок под опущенными веками – лежащая под одеялом легко сошла бы за мёртвую: бледное до молочной белизны лицо, обескровленные губы, покрытые синеватым налётом, выглядывающие из-под одеяла обнажённые плечи туго обтягивает кожа, сквозь которую просвечивают острые ключицы.