Сотовая бесконечность

Пацан продолжал квакать и радостно подскакивать на трёх ногах. Две у него были нормальные, человечьи, а третья росла из позвоночника и выгибалась как у кузнечика – коленкой назад. Его пузо, свисавшее до колен, колыхалось в такт прыжкам, и было видно, что там, под тонкой кожей, тяжело перекатывается какая-то вязкая жидкость.

– Вишь, обрадовался как, – констатировал старший, приходя в себя. – Понравились мы ему, наверное.

Мальчишка обежал вокруг незнакомцев, замкнув окружность, и залился тоненьким визгливым кашлем. Он хлопал клешнями по пузу, подпрыгивал, раскачивался, а потом в изнеможении пал наземь и задрыгал всеми конечностями.

– Слу-ушай! Да он смеется над нами! – вдруг дошло до младшего.

– Думаешь? – почесал в затылке напарник. – Всё быть может. Наверное, мы для него чересчур уродливые.

Мутант отквакался. Хлюпая животом-аквариумом, поднялся на ноги, выдул ноздрёй огромный пузырь, ткнул в него пальцем. Из второй ноздри явилась толстая ниточка соплей и потянулась к земле…

– Ты б утёрся, что ль! – брезгливо заметил младший.

– Да что ты от него хочешь? – Старший с жалостью смотрел на мальчугана. – Он, наверное, и не соображает ничего. Но попробовать стоит. Слышь, малец, – обратился он мутанту. – Ты сам-один тут живешь? Или есть ещё… гм, люди?

– Ты называешь ЭТО человеком? – недоумённо вопросил младший.

– Смеётся – значит, не всё потеряно, – парировал старший.

Мутант, проткнув пальцем сопельный пузырь, радостно квакнул и закивал башкой. Схватил за руку старшего, измазав её липкой слизью, и потянул куда-то в лес по еле приметной тропке.

На небольшом, с невероятным трудом отвоёванном у леса пространстве располагалось несколько убогих строений, которые в другом, менее безлюдном месте, вряд ли бы заслужили название деревни – так, небольшое поселение. На окраине их уже поджидали: старый-престарый дед, при взгляде на которого невольно думалось, что он помнит, как паслись динозавры. Колоритный такой дедуля, в кожаной, мехом наружу, безрукавке, штаны до колен, тоже кожаные, мех высыпался за древностью, на ногах… лапти, что ли? Странная конструкция. Вроде как деревянные подошвы, прикрученные к ногам тонкими кожаными ремешками. Скорее, сандалии, на манер древнеримских.

– Откудова буите, брадяги? – оглядывая пришедших, нелюбезно осведомился дед. – Чево треба?

– Ты, дед, если уж в такой дремучести живёшь, так и спрашивай по-сказочному, – съязвил старший, – типа «Куда путь держите, добры молодцы? Дело пытаете, аль от дела лытаете?».

– А хто ж знает, добры вы молодцы, аль худые? – не остался в долгу дед. Дрожащими руками он опирался на посох, больше похожий на массивную дубину.

– Добрые.

– Чем доведэшь?

– А что, тут у вас только лихие люди шастают? – влез в разговор младший.

– Да всякие ходють! – не смягчился дед. – Ты не зырь, топтун, шо я один убогий здеся торчу. Шагу не зробыш, проткнут тя…

– Уж не тот ли стрелок без порток? – насмешливо спросил старший, дёрнув подбородком в сторону кустов.

– Шоб тя продырявить, ему штаны непотребны! Рука надёжна, да глаз меткий. Пришпандорит к дереву, шо ту козявку.

– Мы исключительно добрые, – улыбнулся старший, развёл руки, медленно поднял вверх и покрутился, показывая, что ничего под одеждой не припрятано. – Ну, там, дров нарубить, воды наносить… Добрые. Когда нас не обижают, – сказал он, чуть подпустив в голос металла.

– Ходите мимо! – дедуля был непреклонен. – Чужие вы каки-то. Неправильны.

– Мы-то неправильные?! – возмутился младший. – Да на этого уро… – он замолчал, получив увесистый пинок от старшего.

– Чавой-то ты, дедуля, не ласков! Мы ж те худого ничево не зробили. Пацанчика твого не забижали, – незлобиво молвил старший, подстраиваясь под местный говорок. Он понимал, что нет никакого резона задираться с лесными… гм, людьми.

Дед, не смягчаясь, смотрел на пришедших подозрительно. Перед ним стояли два обыкновенных, на первый взгляд, мужика. Тот, что постарше, – седоват, широк в плечах, даже под одеждой видать, как перекатываются мускулы. Тело – ловкое, тренированное, что проскальзывает в каждом движении. Нос, выдающий бойца, сломан в двух местах. Смотрит прямо в глаза. Спокойный взгляд человека, уверенного в своих силах. Младший парнишка – похлипче, тоньше в кости. Узкое лицо с высокими скулами. Широко распахнутые глаза взирают на мир с лёгким недоумением, если не сказать – наивностью. Его можно было бы не принимать во внимание, как малозначимого бойца, довеска, если бы не морщинки в уголках глаз, да тонкий розоватый шрам, пересекающий лоб и делающий парня старше…

Видимость – всё обманом норовит, обманом.

– Не нада дров, коль добрые, – внезапно подобрел дед, словно высмотрел в их облике обнадёживающие признаки. – Так чево нада?

– Да самого простого. Ночлег и приют, – ответил старший. Без сомнения, он был лидером в этом тандеме. – А утром пойдём себе подобру-поздорову. Мы ж не просто так. Мы отблагодарить можем. Деньги есть.

– Гроши? А мне они на кой нада? – искренне удивился дед.

Пришельцы замешкались, не в силах с ходу объяснить, а для чего, собственно, в лесной глуши деньги.