Сотовая бесконечность

В отличие от младшего товарища, Андре, не растерявшись, выхватил из-за пояса револьвер, но не успел им воспользоваться. Сзади чья-то мощная лапа вцепилась железной хваткой, ловко загнула руку с оружием за спину, и от острой боли парень согнулся до земли.

– Брось ствол, дурачок, и я перестану ломать тебе руку, – сказал второй на отличном франконском.

Конечно, настоящий патриот Андре Ренуа не собирался выпускать из рук свой последний шанс, но револьвер выпал из ослабевших пальцев как-то сам собой.

– Вы можете успокоиться и послушать немного, – сказал тот, кто зажал рот Франса – судя по голосу, мужчина годился ему в отцы. Кстати, его франконский тоже был не плох. Фашисты брезговали чужими языками и учили их только лишь по необходимости. Может, всё-таки не алеманы? А вдруг русские наконец-то пришли?!

Второй, по голосу явно помоложе, высвободил из захвата руку Андре, но не отпустил её.

– Нас не надо бояться, мы… – он не успел договорить, раздалась автоматная очередь, и ближайший кустарник остался без верхушки.

«Лешие» упали как подкошенные, подминая под себя ребят, и так это искусно сделали, что четыре человека превратились в два лесных бугорка.

Да, вот это уже, похоже, были настоящие фаши. Андре отчётливо слышал топот кожаных сапог и ненавистную речь. Язык врага он знал неплохо, ещё бы, за двадцать лет оккупации, плюс тотальная алеманизация, язык оккупантов более-менее знал каждый. Фашей было трое, говорили они примерно о том, что «…где-то здесь был слышен крик, и нужно всё тщательно обыскать… а может, сова или какая другая тварь… может быть, но проверить всё равно надо… ну, ты слышал, вот и проверяй… догонишь, когда закончишь».

И что вы думаете, остался и рыскал, нелюдь проклятый! Даже один раз наступил на бугорок, под которым таились старший из незнакомцев и Франс. Франс вмиг вспотел и стал задыхаться, незнакомцу честь и хвала – он выдержал вес жирного алемана, ни разу не дрогнув, ни единой мышцей, камень, а не человек. Хорошо ещё, что враги были без своих любимых овчарок.

Первым шёл Андре, как главный знаток тайных троп, местный следопыт. За ним молодой человек, одетый в живую траву вместо униформы, потом Франс, и замыкал цепь старый солдат с алеманским автоматом, также в дикой экипировке.

– Мой пришёл в негодность во время высадки, – объяснил он в дороге, – пришлось отнять у фашей.

– А вы и вправду англы? – переспросил недоверчивый Андре.

– Точно. Меня зовут Джек, – представился тот, кто помоложе, – а вон ту старую калошу, что плетётся сзади, – Николс.

Мужчины приглушёно рассмеялись.

– Вот сейчас эта старая калоша всем вам троим надерёт задницы.

Ведущий остановился, перевёл дух и предложил сделать привал, сказав, что вошли в безопасную зону, куда фаши ещё никогда не забирались. Никто не возражал.

Затрещал костёр. Англы достали тушёнку, луковицы, хлеб и, о боже, шоколад! Маленькую, грамм на пятьдесят, плитку молочного шоколада. Андре присвистнул и даже слегка ругнулся от восторга, Франс облизнулся и без слов побежал к ручью за водой, попутно собирая чайные травы.

– Вот и славно, – сказал Андре, проводив взглядом сверкающие пятки друга, – не будет отвлекать. Я хочу поговорить с вами, мсье Николс и мсье Джек…

– Просто Ник и Джек, – предложил старший.

Андре изо всех сил старался выглядеть взрослым и серьёзным, компетентным и важным человеком, с которым можно решать военные вопросы. Ведь сейчас именно от него зависела судьба самого крупного в Альпах партизанского поселения.

– Ник и Джек… Вы утверждаете, что ваш штаб сотрудничает с нашим старостатом… И вот внезапно появилась реальная угроза для Посёлка, о которой вы узнали первыми, и пришли предупредить. Почему не по радио?..

Он говорил и, слыша сам себя, кривился. Неправильно подбирал слова, коряво склеивал фразы. В общем, первый круассан всё-таки кривой.

– Алеманы раскусили наш последний шифр, к тому же информация, которую мы хотим передать старосте Жаку, настолько конфиденциальна, что доверять радиограмме, почтовым голубям и прочим видам связи мы не можем, да попросту не имеем права – слишком велико её значение!

Ага, он знает имя первого старосты, уже хорошо, хотя кто его не знает – Жак давным-давно превратился в легенду…

Джек то хмурился, то ухмылялся нарочитой важности юного партизана. А вот старый вояка Николс, давно лишившийся нетерпимости, свойственной молодости, принял правила парня и решил вести переговоры в тоне, который задал юный франкон. Вероятно, мужчина был настолько уверен в своём превосходстве, что не считал нужным его демонстрировать.