Сотовая бесконечность

Маль-Фукуль оказался глинобитными останками небольшого поселения. Колодец действительно имелся.

А развалины, кроме того, кишели англичанами и австралийцами. По крайней мере не меньше двух сотен против наших пяти. Но в каких-никаких, а укреплениях, с пулемётами и танком.

Меня вместе с остальными уцелевшими товарищами доставили в самое большое из не совсем развалившихся зданий, на площади у колодца.

Там нас допрашивали. Два человека в австралийской форме. Загорелый бородатый полковник в шортах и широкополой шляпе и лейтенант. Молодой ещё совсем, лет двадцать, не больше. Здоровенный был! Как медведь. На голове берет красный и глаза как гвозди. Это и были те самые русские, о которых я вам говорил. Почему-то именно они командовали этим сводным отрядом. Возможно, из эмигрантов, после их революции русских по миру очень много разъехалось, и в Австралию тоже…

Несколько минут они молча рассматривали нас, потом лейтенант отлепился от стены и так же молча начал избивать Густава. Бил, пока тот не потерял сознание.

Только после этого полковник на хорошем немецком объяснил нам положение вещей и задал вопросы. Отвечать мы не хотели. Тогда лейтенант застрелил Густава.

Повторили вопросы. Мы молчали.

Тогда лейтенант сказал: «Фашисты проклятые!» – и пару раз ударил Рихарда, так, что тот упал на колени, а потом сломал ему руку.

Рихард страшно закричал, и Ганс сломался. Выложил всё, что знал.

Потом Ганса отослали навстречу батальону майора фон Марунгена, снабдив флягой воды и планом местности, наскоро набросанным бородатым полковником. А меня и Рихарда отвели в какую-то каморку, где мы и просидели до следующего дня. Правда, нас накормили и дали вволю напиться.

Ночью мы проснулись от грохота взрывов. Оказалось, что хитрец Гвоздь решил атаковать Маль-Фукуль ночью. И наши парни натолкнулись на выставленные по приказу хитрых австрало-русских минные поля. А потом загрохотали пулемёты. Их у врагов было штук тридцать, против наших четырёх на весь батальон.

Первая атака захлебнулась. Потом вторая и третья!

Всё тот же голос, теперь я уже знал, что это голос того самого лейтенанта, что застрелил Густава, предлагал фон Марунгену сдаться в обмен на жизнь и воду.

Четвёртая атака, состоявшаяся в десять утра, имела те же последствия.

Как я узнал позже, при попытке поднять сильно поредевший батальон в пятую атаку, возник бунт со стрельбой. Озверевшие от отсутствия воды и от бессмысленных смертей товарищей, солдаты убили майора и попытавшихся поддерживать его офицеров и унтеров. А потом поголовно сдались в плен. И осталось от батальона всего-то семьдесят шесть человек, считая меня и Рихарда. Вот так вот…

– Деда! А когда же они, ну, русские эти, жизнь тебе спасли? – несмело спросил внук. – Вас же не убили…

– А дело, Курт, в том, что тот русский полковник приказал взять нас с собой, когда они уходили из Маль-Фукуля, а всех остальных оставили там. Снабдили кое-какой едой…

– Ну и что? – не понял внук.

– А то, внучек, что никто из оставленных в Маль-Фукуле домой не вернулся. Мы с Рихардом Доркинсдорфом единственные, кто выжил из второго батальона сто пятьдесят второй моторизованной Африканской дивизии. До старости дожил, а всё понять не могу, почему. Лица наши тем русским австралийцам понравились, что ли?

«Но ведь гомосексуалистами эти офицеры не были, – в который раз подумал ветеран сокрушённо, – нас они не тронули… Поимей они меня и Рихарда, это хоть что-то объяснило бы! И я не терялся бы в догадках всю последующую жизнь… подаренную неизвестно за что».

Кроме «тех русских», лишь она знала, почему.

Загадочная восточнославянская душа.

Объяснение, до которого всё никак не мог додуматься прагматичный немец, звучало простенько, как первая буква алфавита. Открывай рот и выталкивай воздух наружу.

ПОЖАЛЕЛИ потому что. Просто стало жалко двух молоденьких тощих немчиков, с запавшими от жажды и фронтовых мучений глазами.

Этого свидетеля фронтовых хроник дяди и племянника она распознала совершенно случайно. Судьба второй раз подвела немца вплотную к «тем» двоим. Прямо в эти минуты они разговаривали с вербовщиком наёмников в комнате дома, расположенного дальше по улице, метрах в ста от жилища ветерана Второй мировой. Прежде чем «влезть» в голову нанимателя, она прощупывала окрестности на предмет поиска свидетелей и мимоходом зацепила знакомую по прошлым скитаниям ауру.

В архивах памяти хранились копии слепков всех контактов с прошлыми «помощниками». Этими глазами и этими ушами она уже следила за русским и восславянином. В песках. Тогда, в Маль-Фукуле. (Ох, какое страшное, невероятно страшное небо в пустыне! Огромное, во всю ширь обзора, кажущееся бесконечным… ДАВЯЩЕЕ, как нигде больше!)

Причину она уразумела тогда же. Подыскать объяснение не составило для неё никакого труда. Словно и сама уже была истинной восточной славянкой.

Прониклась духом.

Куда от них денешься…