Сотрудник агентства "Континенталь"

Я стоял рядом с Флорой и раскуривал сигареты из ее пачки. Она поднимала руку, я вынимал сигарету из своего рта и вставлял ей. Она делала затяжку, сразу на полсигареты, и кивала. Я вынимал сигарету у нее изо рта. Она выпускала дым и снова наклонялась к раненому. Я прикуривал от окурка новую и ждал ее сигнала.

Ее голые руки были по локоть в крови. По лицу тек пот. Все это напоминало бойню и длилось довольно долго. Но когда она выпрямилась, чтобы затянуться в последний раз, пуля из Рыжего была вынута, кровь остановлена и сам он перевязан.

– Ну, слава Богу, все, – сказал я, закуривая теперь уже свою сигарету. – Они у тебя с торфом, что ли?

Испуганный старичок занялся уборкой. Нэнси Риган потеряла сознание в кресле, и никто не обращал на нее внимания.

– Окунь, присмотри за этим гостем, – сказала Флора, кивнув на меня, – я помоюсь.

Я подошел к девушке, потер ей руки, плеснул воды в лицо, и она очнулась.

– Пулю вынули. Рыжий спит. Через недельку опять полезет в драку, – сказал я ей.

Нэнси вскочила и подбежала к кровати.

Вошла Флора. Она умылась и переменила измазанное кровью черное платье на зеленое кимоно, из-под которого там и сям выглядывали крупные части в сиреневом белье. Она стала передо мной и скомандовала:

– Говори: кто, откуда, зачем?

– Я Перси Магуайр, – сказал я, словно это только что выдуманное имя все объясняло.

– Это «кто», – сказала она так, словно мое липовое имя ничего не объясняло. – А теперь – откуда?

Гориллообразный Окунь стоял сбоку, оглядывая меня с головы до пят. Дети от моего лица не разбегаются, но на нем более или менее правдиво запечатлелась жизнь, не перегруженная утонченностью и этикетом. Сегодняшние развлечения украсили меня синяками и царапинами, оставили след на том, что сохранилось на мне из одежды.

– Персик, – откликнулся горилла, ощерив редкие желтые зубы. – У тебя папа с мамой цветов не разбирали!

– Это тебе и «откуда», и «зачем», – настаивал я, не обращая внимания на шутки из зоопарка. – Я Перси Магуайр, и мне нужны мои полтораста тысяч долларов. Толстые брови ее сползли на глаза.

– Тебе причитается полтораста тысяч, да?

– Ага, – ответил я. – За ними и пришел.

– Ах, ты не получил? Ты хочешь получить?

– Слушай, сестренка, гони деньги. – Чтобы спектакль удался, вести себя надо было без церемоний. – А от этих «ах, ты получил», «ах, ты не получил» мне только-пить охота. Банк мы взяли, поняла? Потом вижу, деньги наши накрылись, и говорю своему корешу: «Ничего, мы с них стребуем. Держись за Перси, и все». Потом ко мне подваливает Вэнс и говорит: «Давай с нами», я говорю: «Ладно», – и мы с корешем идем с ними и сегодня вечером встречаем Рыжего в шалмане. Тогда я говорю корешу: «Эти костогрызы кончат Рыжего, и мы ничего не получим. Мы его у них отнимем и заставим отвести туда, где Флора сидит на деньгах. Теперь там будет по полтораста тысяч на брата – делить-то осталось почти не с кем. А когда получим – охота будет Рыжего убрать – никто не мешает. Только дело сперва, удовольствия после, а полтораста тысяч – это дело». Сказано – сделано. Мы выручили большого, когда на него насели. Кореш по дороге залип на девушке, получил в зубы и лег спать. Мое дело маленькое. Если она ему дороже, чем полтораста тысяч – на здоровье. Я пошел с Рыжим. Я вытащил его, когда он поймал пулю. Вообще-то мне и кореша доля полагается – это триста тысяч, – но дай мне полтораста, как я хотел сначала, и мы в расчете.

Я думал, этот номер у меня пройдет. Что она выдаст деньги, я, конечно, не надеялся, но если рядовые в банде не знают этих людей, с чего бы этим людям знать каждого бандита?

Флора сказала Окуню:

– Убери его телегу от подъезда.

Когда он вышел, мне стало легче. Если бы она хотела разделаться со мной сразу, она бы не послала его отгонять машину.

– Пожрать у вас есть? – спросил я, располагаясь, как дома.

Она подошла к лестнице и крикнула наверх:

– Приготовь нам поесть.

Рыжий лежал без сознания. Нэнси Риган сидела рядом с ним, держала его за руку. В лице у нее не было ни кровинки. В комнату снова вошла Флора, посмотрела на раненого, приложила ладонь к его лбу, пощупала пульс.

– Пойдем вниз, – сказала она.

– Я... я лучше тут останусь, если можно, – сказала Нэнси Риган. В глазах и голосе ее был ужас перед Флорой.

Большая женщина, ничего не сказав, пошла вниз. Я спустился за ней в кухню, где старичок жарил на плите яичницу с ветчиной. Я заметил, что окна и черный ход забиты толстыми досками, которые связаны вдобавок брусьями, приколоченными к полу. Часы над раковиной показывали 2.50 ночи.

Флора принесла бутылку и налила себе и мне, пока мы ждали за столом еду, она ругала на чем свет стоит Рыжего О'Лири и Нэнси Риган – он выбыл из игры, потому что пошел к ней на свидание, как раз когда его сила больше всего нужна. Она ругала их и по отдельности, и парой, и даже расширительно, затрагивая вею ирландскую нацию, – но тут старичок принес нам яичницу с ветчиной.

Когда мы покончили с едой и размешивали самогон уже во второй чашке кофе, вернулся Окунь. С новостями.

– На углу торчит пара рож, и они мне не нравятся.

– Легавые или?.. – спросила Флора.