Сотрудник ЧК

- Откладывать нельзя! Они с Федосовой условились на сегодня. Завтра будет уже поздно!

Величко неожиданно вспылил:

- Что же прикажешь делать? Бросить арестованных, пусть разбегаются? Людей нет! Самим на весла придется сесть, чтобы эту шваль с удобствами доставить. Вовремя надо было думать! Теперь - что! На коне не усидел, за хвост не удержишься!

Илларионов усмехнулся. Воронько молчал, топорщил усы.

- Отпустите со мной Храмзова, - попросил Алексей, - мы сами справимся.

- Храмзова! Да Храмзов ночью еще укатил на катере в Херсон с рапортом.

- Тогда я один поеду!

- Что ты сможешь, один-то!

- Смогу! Не поймаю, так пристрелю!…

Величко сбоку, искоса, посмотрел на Алексея.

- Кончай болтовню! Не верю я в это дело.

Тут заговорил Воронько:

- Знаешь, Величко, я бы сам с ним поехал, дело-то стоит того. Одному туго придется, в два человека, что ни говори, легче. А?

О лучшем спутнике Алексей и мечтать не мог. Он с надеждой посмотрел на Величко.

Тот подумал, пожмурил умные, утомленные от недосыпания глаза.

- Черт с вами, поезжайте!

…Надо было узнать дорогу на Степино и раздобыть верховых лошадей или на худой конец телегу. Они пошли к Марусе.

Маруся и ее заплаканная глухая тетка укладывали в крашеный, обитый узорной жестью сундучок немудреное Марусино приданое - всякую полотняную мелочь. Маруся просияла, увидев Алексея и Воронько, и радостно сообщила, что ее переводят в Херсон, что Величко сказал: «Хватит, насиделась тут, в Херсоне тоже занятие найдется», и что она поедет вместе со всеми - для нее будет местечко на одной из шаланд. Но когда она узнала, зачем они пришли, ее намерения моментально изменились. Она тут же изъявила готовность их сопровождать и заметно обиделась, когда Воронько решительно и безоговорочно отверг ее услуги. Дело, сказал он, опасное, не женское, что там будет - неизвестно, и возиться с нею недосуг…

Достать лошадей оказалось нелегко. Выручил снова дядя Селемчук, к которому повела их Маруся.

Этот спасительный дядя Селемчук, - Алексей наконец-то увидел его, - был саженного роста старик, сплетенный из крепких узловатых сухожилий, костистый, с запавшей грудью и негнущейся спиной. Он сказал, что, у кого в самих Алешках есть сейчас лошади, он не знает, но верстах в трех - четырех от города живет его кум, у которого есть меринок и таратайка.

- Пийдемо до кума, - предложил он, - вин не откаже.

У городской заставы они простились с Марусей. Девушка придержала Алексея за руку.

- Ты смотри там, - сказала она, глядя в подбородок Алексею, - поосторожней все-таки…

- А что?

- Ничего. Так. Но вообще… - И на миг подняв к нему покрасневшее лицо, повернулась и пошла обратно какой-то несвойственной ей напряженной походкой.

Алексей несколько раз удивленно оглядывался и смотрел ей в след. А Воронько, краем уха уловивший их разговор, сказал вполголоса, чтобы не слышал дядя Селемчук:

- Дивчина-то к тебе того… присохла.

- Скажете!

- Точно! Я в таких вещах не ошибусь. - И, помолчав, добавил рассудительно: - А что? Очень даже симпатичная дивчина, самостоятельная.

Алексей отмахнулся. Но всю дорогу до станции он с непонятным волнением думал о Марусе, вспоминал ее лицо с ямочкой на правой щеке и маленьким ртом, у которого верхняя губа была тоненькая, а нижняя - пухлая…

Кум дяди Селемчука, Аггей Васильевич Кучеренко, хмурый и плешивый, с носом, похожим на губку, так он был изъеден оспой, согласился отвезти их до Степино, но ждать сутки или двое, пока они управятся с делами, отказался наотрез.

- Я еще засветло назад вернусь, - сказал он. - Неспокойно стало. Вчера вон банда налетала, нынче, верно бродит окрест. А Степино, знаешь, что за место? Там бандюков видимо-невидимо, вся округа кишит!

- Ладно, - сказал Воронько, - нехай в один конец. На обратно сами лошадей добудем, нет - конфискуем у какого-нибудь кулачины.

Через полчаса они выехали. День был ветреный, но теплый. По небу суетливо бежали облака, точно спешили куда-то к месту осеннего сбора.

Недолго ехали степью, где шелест стоял от обожженных солнцем ковылей. Ветер подметал дорогу, относил пыль в сторону, и она широкой мглистой пеленой повисала над суходолами. Потом дорога пошла вдоль реки, то отдаляясь от нее, то спускаясь к самому берегу, заросшему высокими и редкими кустами ивняка.