Сотрудник ЧК

— Я лично думаю, что Филиппов не предатель. Посудите сами. Во-первых, он мог не показывать мне приказа или, показав, все-таки улететь. Во-вторых, в бою он орел — ничего не окажешь. А в-третьих, предатель сел бы на свою машину, махнул хвостом, и лови его в облаках!.. С другой стороны, конечно, есть основания для недоверия: много стал пить. Зазнался. Чувствует, что заменить некем. Ну ладно, все это мы проверим. Какой вывод можно сделать сейчас? В Херсоне действует шпионская группа, у которой есть агентура в штабе тыла. Губчека в Николаеве уже занялась ею. Теперь здесь… Времени у нас в обрез, скоро начнется наступление, так что надо спешить. Вот вам след: сигнальщик. Позор! Под самым носом шпион выдает нас противнику! Найти его во что бы то ни стало! Ясно тебе, Величко? Кому поручишь исполнение?

Величко, по-видимому, уже думал об этом.

— Воронько и Михалеву, — ответил он. — Остальные сейчас все заняты. Табачников с саботажем в упродкоме не развязался, а Курлин завтра-послезавтра будет брать шайку анархиста Тиунова. Их снимать нельзя.

— Хорошо, — сказал Брокман, повернувшись к сидевшим рядом Воронько и Алексею. — Не подведете? Это, пожалуй, сейчас самое важное для нас.

— Сделаем, — пробасил Воронько. Алексей наклонил голову.

Брокман заговорил об анархисте Тиунове, и пока Величко разъяснял ему какие-то подробности, Алексей, не слушая, смотрел на карту Херсона и думал о предстоящем деле.

Председатель был прав: начинать следовало с поимки сигнальщика. Связь с белыми, передача им военных сведений были завершающим звеном шпионской работы. Пресечь эту связь — значило сделать бессмысленными все усилия шпионов. Но как это сделать? По кружкам на карте было видно, что шпион никогда не являлся дважды на одно место. Где его ловить? Какую точку на длинной линии днепровского прихерсонского берега он изберет сегодня?

Вернулся Курлин.

— Привез, — коротко сказал он и положил на председательский стол летный планшет и маузер Филиппова.

ДОПРОС ФИЛИППОВА

Летчик вошел, сопровождаемый двумя оперативниками. Оглядев сидевших в комнате чекистов, он проговорил, насмешливо растягивая губы:

— Здравия желаю!

Никто не ответил на его приветствие. Брокман сказал:

— На этом и закончим, товарищи, можно разойтись. Все, кроме Величко, Алексея и Воронько, ушли.

Брокман указал Филиппову на табурет:

— Сядь.

Тот сел, закинул ногу на ногу и аккуратно натянул на колено свой кожаный шлем. Видно было, что предстоящий разговор нисколько его не тревожит.

— Несколько вопросов к тебе, Филиппов, — сказал Брокман. — Ты помнишь, какого числа получил приказ о вылете в Николаев?

— Тот, что ты отменил? Помню. Третьего… Ан, нет, второго июля вечером.

— Где ты получил этот приказ?

— Как это — где? В штабе, конечно.

— В штабе? Припомни-ка лучше: ты сам его получал или тебе доставили?

— Постой, постой!.. Действительно, принесли на квартиру…

— Кто — ординарец, курьер?

— Убей меня бог, не помню. Да на что тебе?

— Вопросы будешь задавать после! Сейчас я спрашиваю! — Голос председателя ЧК прозвучал резко, как металлический лязг.

Насмешливое, подчеркнуто беззаботное выражение растаяло на лице Филиппова.

Он ожидал, что Брокман будет распекать его за вчерашнее пьянство, из-за которого не состоялись полеты. Подобные разносы нередко устраивались ему и в штабе херсонской группы и в Особом отделе 6-й армии. Ему не привыкать было к домашним арестам, к тому, что у него отнимали оружие, крыли непечатными словами и даже грозили расстрелом. Опытный пилот, сильный и по-настоящему бесстрашный человек, Филиппов был незаменим как командир авиационного отряда и знал это. С ним носились, его восхваляли, о подвигах его летчиков рассказывали легенды. И Филиппов занесся. С начальством он вел себя вызывающе. В штабе фронта скопилась уже изрядная пачка рaпортов о его поведении, о самовольном изменении, а то и просто невыполнении приказов. Но это Филиппова не беспокоило.

Скандалы обычно заканчивались так: возникала неотложная потребность в авиационной разведке, его вызывали в штаб, строго-настрого предупреждали, что прощают в самый что ни на есть последний раз, возвращали оружие, и инцидент считался исчерпанным до следующего случая.

На этот раз было иначе. Брокман не распекал его: он допрашивал. И по голосу председателя ЧК летчик понял, что дело не шуточное.

— Постарайся вспомнить, при каких обстоятельствах ты получил приказ.

Филиппов потер лоб:

— Сейчас припомню… Второго вечером я был в Маркасовском… Точно! Вспомнил. Был я в тот вечер у одной своей… ну, как тебе сказать… знакомой. Туда мне и принесли пакет.

— Прямо к этой знакомой?

— Ну да. Не впервой. В штабе всегда знают, где меня искать.

— Вот как? Значит, ты с нею давно знаком?

— Давно не давно, а недели две есть.

— Как ее звать?

— Дунаева Надежда.

— Где живет?

— Да на кой тебе, скажи на милость? — развел руками Филиппов. — Или отбить хочешь? Не выйдет!

— Я спрашиваю: где она живет? — повторил Брокман. — Мне с тобой шутки шутить некогда!

— Тьфу ты! Ну, в Маркасовском переулке, дом пять.

Алексей и Воронько записали. Филиппов сидел к ним спиной и ничего не видел.