Сотрудник ЧК

— А может, мне смотреть неохота? Может, мне желательно, чтобы ты прыснул отседова и дверцу подпер, бо задувает?

— Еще раз говорю: посторонись!

— А то?

— А то пообдеру с порток ленты и девкам отдам в косы заплетать…

Чубатый побагровел.

— Чего-о? — он спустил локти со стойки и зашевелил пальцами на черенке нагайки.

Слева на Алексея горой надвинулся Афоня. Положение становилось угрожающим.

— Перестаньте, пожалуйста! — За стойкой поднялась Федосова. — Если вам надо, идите на улицу, здесь не место…

— Что привязались к человеку? — К Алексею подошел и стал рядом белобрысый красноармеец. — Какого рожна задираете? Пришел человек мирно, письмо написать…

— О, еще один! — удивленно проговорил чубатый. — А ты откуда взялся? Тебе кто межу перепахал?

— Ты, паря, не приставай, — сказал красноармеец. — Не то, смотри, худо выйдет!

— Ого-го!

— Будет тебе и «ого-го».

— Перестаньте же! Вот вам бумага! — Федосова через плечо кавалериста протянула Алексею белый листок бумаги. — Перестаньте…

Алексей взял бумагу и тронул красноармейца за рукав:

— Брось связываться, ну их!

— Идите, идите! — посоветовал чубатый. — А то повыдергаем ходилки, ползти придется! — Он повернулся к Федосовой: — Извиняемся за беспокойство. Неохота вашу самочувствию портить, а то бы мы ему язык-то поукоротили…

Он еще что-то такое говорил, желая покрепче задеть Алексея.

Афоня гудел ему в лад.

Но Алексей уже взял себя в руки, помалкивал.

— Ну, пока до свиданьица, — сказал наконец чубатый, — как-нибудь заедем еще.

— Заходите, заходите, — приветливо пригласила Федосова.

— Заедем! — пообещал чубатый. — Теперича нас не отвадишь. Разведчики — народ верный. Разрешите ручку пожать…

Они попрощались и пошли к выходу. Проходя мимо Алексея, Афоня задел стол, за которым сидел Алексей, а чубатый просипел себе под нос:

— Я тя що встречу, языкатого!

— Давай, давай, разведчик…

Когда за ними захлопнулась дверь, Федосова звонко засмеялась:

— Как вы его поддели лампасами! Убийственно!

Алексей усмехнулся и махнул рукой.

— Пустобрех! — оживленно заметил красноармеец. — Обозники они. Фронтовые ребята так не выламываются.

— Но вы все-таки поступили опрометчиво! — сказала Федосова. — Они могли с вами расправиться, чтобы проявить лихость.

— В такие минуты не думаешь, — возразил Алексей. — Не всегда, знаете, можно сдержаться.

Он наклонился над бумагой, успев заметить, как внимательно посмотрела на него Федосова.

В это время из-за открытой двери в глубине помещения кто-то позвал: «Дося!» Девушка собрала с конторки разложенные на ней письма и вышла, легко и часто постукивая каблучками. Белобрысый красноармеец посмотрел ей вслед и, обернув к Алексею восхищенное лицо, вытянул губы, как бы говоря: «Ух ты, мать честная?» Он еще повозился со своим мешком, попросил у Алексея табачку, закурил, потом долго читал плакаты на стене. Ему не хотелось уходить. Наконец, разочарованно вздохнув, сунул мешок под мышку и тоже ушел.

Алексей нашел на столе обгрызанную ручку, очистил перо от налипшей на него чернильной гущи и задумался. Кому писать? Силину? Может, Воронько? Нет, все не то. Девица работает на почте, вдруг письмо попадет ей в руки?

Он поскреб в волосах и сочинил следующее:

«Здравствуй, Сергей!

Пишу тебе в третий раз, а ответа все нет. Теперь я не в Херсоне, а в Алешках, Родных не нашел. Катя с мужем куда-то уехала. От отца нет вестей. В госпитале, где я лежал, со мною чуть не приключилась беда…»

Алексей описал «мясной бунт» и свое вымышленное участие в нем.

«Сейчас я — писарь в штабе. Работа скучная, а мне другой и не надо. Надеюсь на перемены в жизни, о которых ты знаешь, но пока нет случая…»

Слово «перемены» Алексей дважды подчеркнул: пусть Федосова гадает, что он хотел сказать!

В конце письма он передавал приветы каким-то несуществующим Глебу и Олегу…

Пока Алексей писал, Федосова вернулась за стойку. Поднимая голову, он несколько раз ловил на себе ее зоркий изучающий взгляд. Народу за это время заходило немного: две старушки, беременная женщина с ребенком на руках да пожилой красноармеец из обоза, принесший пачку писем. Все они не вызывали подозрений и долго не задерживались.

Перечитав свое сочинение, Алексей придумал адрес: «Харьков, Церковная улица (в каждом городе есть такая, авось и в Харькове), дом Соколова, Сергею Петровичу Соколову», и, сложив письмо треугольником, понес его к висевшему возле двери почтовому ящику.

— Написали?

Алексей остановился. Федосова улыбалась ему из своего окошка.

— Да вот… написал. Спасибо за бумагу.

— Давайте сюда, я в очередную отправку пущу.

— Пожалуйста…

Она взяла письмо, взглянула на адрес.

— В Харьков? У вас там родные?

— Нет, просто друг. Сам я здешний, херсонский.

— Выходит, мы земляки.

— Вы тоже из Херсона?

— Я родилась в Алешках, но ведь это все равно, — она засмеялась. — А в Харькове я тоже жила — у дяди на Сумской улице, знаете такую?

— Слышал…

— Соколов, Соколов, — повторила она, точно припоминая, — знакомая фамилия. Это не фабрикант Соколов?

— Нет, он… адвокат. То есть не мой друг, разумеется, а его отец.