Социализм с русским лицом

Было совершенно очевидно – синодальное руководство считает главной целью грядущего Собора восстановление в России Патриаршества. И многим казалось, что тем самым Церковь не столько обретет духовную независимость от светских властей, сколько нарушит принцип соборности в деле организации церковной жизни. Синодальную бюрократию обвиняли в попытке отдалиться от государства и создать нечто вроде отдельной административно-хозяйственной корпорации, управляемой строго централизованно и на монархических началах. Такого мнения держался, например, о. Павел Флоренский, бывший, кстати, убежденным противником восстановления Патриаршества. В 1916 году он писал следующее: «…Западный соблазн, давно уже стучавшийся в Золотые ворота, в последнее время, не делая даже особых усилий, молчаливо принят и подразумевательно исповедуется Церковью русской. Здесь имеется в виду мысль о канонической якобы необходимости монархической духовной власти Церкви Православной, тогда как власть светская может и, пожалуй, даже должна быть коллективной. Иначе говоря, в церковных кругах, считающих себя… столпами канонической корректности, с некоторых пор… стала культивироваться мысль о безусловной необходимости неограниченной церковной власти и склонность к светской власти, так или иначе коллективной…»

Последнее утверждение в высшей степени характерно. По всему выходило, что Синод в феврале 1917 года выбирал из «двух зол», как ему казалось, наименьшее. Крушение монархии не устраивало высших иерархов в политическом отношении, но оно было вполне приемлемо в плане корпоративном. Надо сказать, что окружение императора осознавало некоторую враждебность к нему консервативного, в общем-то, церковного руководства еще до самого Февраля. Так, императрица Александра Федоровна характеризовала церковно-государственные отношения следующим образом: «Церковь и государство точно враги стоят друг против друга; линии церковной и государственной жизни разошлись в разные стороны…»

Как видим, монархию поразил страшный кризис, корни которого уходили в глубь истории. И совершенно наивными являются утверждения о «бездарном» царе, который погубил империю. Ее погубил капитализм, медленно, но верно подтачивающий устои и опирающийся на западное влияние. И этому влиянию подверглись даже консервативные верхи – аристократия (вспомним «Объединенное дворянство») и высшее духовенство.

Что и говорить, империя столкнулась с мощнейшим натиском, в котором участвовали самые разные люди – от националистов до большевиков, и от кооператоров до сектантов. Это, безусловно, свидетельствовало о страшном кризисе системы. И он вызревал на протяжении многих десятилетий.

Кстати, было бы весьма неверным говорить о том, что царское правительство только и делало, что «зевало». К революции все-таки готовились. Историк В.С. Дякин отмечает: «Протопопов (министр МВД. – А.Е.) с января 1917 г. начал усиливать полицию в Петрограде. Разрабатывался план совместных действий полиции и войск на случай «беспорядков, переходящих в бунт». Были и некоторые «подвижки» в думской политике. Продовольственная политика властей (введение в ноябре-декабре 1916 г. обязательных поставок хлеба) расколола думскую оппозицию и ввела ее в состояние тяжелого кризиса». Но было уже слишком поздно.

Николай II как волевой политик смутных времен

Все-таки, рассуждая о революции, нельзя пройти мимо личности последнего русского императора – Николая II. Это необходимо, чтобы расстаться с байками о «ничтожном царе», который якобы все и загубил. На самом деле Николай II был достаточно сильным правителем, который столкнулся с ужасающим кризисом всей «системы».

Наличие у государя незаурядной политической воли признавали многие наблюдатели. В том числе и иностранцы. Вот, например, любопытная характеристика, данная императору французским президентом Лубэ: «Обычно видят в императоре Николае II человека доброго, великодушного, но слабого. Это глубокая ошибка. Он имеет всегда задолго продуманные планы, осуществления которых медленно достигает. Под видимой робостью царь имеет сильную душу и мужественное сердце, непоколебимо верное. Он знает, куда идет и чего хочет». Кстати сказать, этот вывод о постепенности в достижении целей подтверждает баронесса Бухсгевден: «Николай II был умным. Он долго обдумывал и был медлительным в принятии решений, но оценка политической ситуации была у него быстрой. С.Д. Сазонов и мой отец говорили мне об этом в связи с иностранной политикой, а П.Л. Барк – в отношении сложных финансовых советов».

Отметим, что современники подмечали и высокие деловые качества государя, столь необходимые волевому политику. Вспоминает А.П. Извольский, бывший в 1906–1910 годах министром иностранных дел: «Был ли Николай II от природы одаренным и умным человеком? Я, не колеблясь, отвечаю на этот вопрос утвердительно. Меня всегда поражала легкость, с которой он ухватывал малейший оттенок в излагаемых ему аргументах, а также ясность, с которой он излагал свои собственные мысли».