Социализм. «Золотой век» теории

В 30-х гг. XX в. глобальный рынок рухнул, и социал-либерализм стал велением времени – совершенно независимо от того, под каким знаменем действовали последователи Иосифа – под коммунистическим, нацистским, французским, шведским или американским. И выяснилось, что чиновник также корыстен, как и буржуа, но все же в условиях индустриализма способен смягчить последствия капиталистического экономического хаоса, порождающего массовую нищету, соседствующую с богатством. ХХ век так и не смог решить дилемму: бюрократические методы стабилизации экономики ведут к ее стагнации, а ограничение власти чиновников в отсутствие развитого самоуправления – к всевластию глобальной олигархии и возвращению социальных бедствий ХIХ в. на новом уровне. Историческая правота оказалась и за социал-демократами, и за их критиками либералами, что в итоге свело к минимуму разницу между ними, и загнало исторический процесс в тупик, при котором лекарства стали синонимом другой болезни.

Но на заре политики социального государства она казалась простым решением наиболее острых проблем. Можно было оставить в стороне споры о будущем обществе и путем умеренных законов несколько улучшить положение работников. В конце XIX века для такой политики были еще значительные резервы, особенно в условиях, когда Запад превращался в своего рода «столицу мира», пользующуюся ресурсами Азии, Африки и Латинской Америки.

К началу ХХ в. поссибилизм и этатизм возобладали в социалистическом движении как Франции, так и Западной Европы в целом. Но если в прудонизме эволюционная стратегия, бескровная революция и децентрализованная модель общества будущего были органически увязаны, то в марксизме отступление от идеи мировой революции и радикального перехода к диктатуре пролетариата разрушало всю концепцию, выводило ее за рамки социализма и превращало марксизм в социал-либерализм.

Во Франции федерализм еще некоторое время не сдавал позиций. Разногласия между фракциями неоднократно обострялись из-за разного взгляда на политические кризисы республики и другие тактические проблемы. Но именно на тактическом уровне было легче всего договориться. В итоге и федералистская модель социализма, и принципиальные положения коммунистической доктрины марксизма была оставлена в стороне ради единства.

В 1905 г. поссибилисты, республиканцы-социалисты, марксисты, алеманисты и бланкисты объединились во Французскую социалистическую партию, известную также как Секция рабочего интернационала (СФИО). Итогом этого теоретического синтеза стала формула этатизм + парламентаризм + поссибилизм. Несмотря на то, что германская и британская социал-демократии развивались другими путями, их теоретики пришли к схожим выводам. Унаследовав тактические идеи Прудона и Лассаля, социалистические и экономические взгляды Маркса, социал-демократия в то же время откатилась к социальной программе якобинцев и государственных социалистов, к 1848 году.

Путь к свободе: индивидуализм и синдикализм

Заняв нишу умеренного социализма, этатизм вытеснил антиавторитарное направление в нишу антисистемного Сопротивления. Первоначально это вело к ослаблению освободительного социализма и анархизма, но затем дало ему новый импульс развития. Ведь даже марксисты, сохранившие антисистемные принципы Маркса, с отвращением отшатывались от оппортунизма социал-демократии и шли на сближение с анархизмом. Анархизм и близкий ему революционный синдикализм стали прибежищем тех масс, которые не могли или не желали интегрироваться в Систему. Социал-демократия выражала интересы тех, кто хотел быть частью рационально управляемой социальной системы, в которую шаг за шагом превращался и капитализм.

Усиление марксизма происходило на фоне падения влияния анархизма. Оно началось еще при жизни «великого бунтаря» и было осознано им как объективный процесс.

Бакунин дополнил конструктивную модель Прудона радикализмом и более последовательным коллективизмом, который соответствовал и позиции учеников Прудона, принявших участие в Парижской коммуне. Бакунина отличала вера в народные способности, в то, что народ свободолюбив и склонен к солидарности хотя бы настолько, чтобы самоорганизоваться при крушении государства. Прудон занимал более осторожную позицию и оказался прав, что вынужден был подтвердить в 1875 г. и сам Бакунин. Эта реальность предопределила дальнейшее развитие социалистической идеи к умеренности на протяжении последней четверти XIX в.

Но чтобы сохранить свою идентичность, анархистам приходилось оставаться наиболее радикальными в нерадикальную эпоху. Перед ними оставалось два пути. Первый: упрямо игнорировать нереволюционность большинства и превращаться либо в бунтарскую субкультуру штирнерианского толка. Второй – возглавить маргинальную часть формировавшегося рабочего класса, продолжая настаивать на отрицании партийной борьбы.