Говоря об источниках взглядов народнической интеллигенции, современный исследователь Г.С. Кан обращает внимание на «Евангелие, с которым подавляющее большинство радикалов 1870-х гг. знакомилось в возрасте 10-13 лет, т.е. в период, когда формировался их характер и духовный облик»[878]
. Евангелие научило юных социалистов борьбе за правду, самоотречению, готовности «положить душу свою за друзей своих». Христианский базис народной психологии учитывался народниками в агитации. «Стремление пророков раннего христианства к социальному равенству… многие семидесятники склонны были принимать за еще неисчерпанный потенциал в борьбе за социальное равенство»[879], – пишет исследователь народничества В.А. Малинин. Российская империя очевидно не соответствовала высоким нравственным требованиям Евангелия, и этот конфликт требовал разрешения – обычно в отрицании как империи, так и обслуживающей ее нужды Церкви. В условиях, когда модернизация уже началась, а официальное мировоззрение опиралось на традиционную религиозную ортодоксию, социализм отчасти играл роль русской реформации. Если для одних народников символом их веры был атеизм, то другие считали возможным использовать христианскую традицию в агитации, а третьи сами были последователями христианства и исходили именно из его принципов при формировании своего мировоззрения. «Либо Христово учение, либо Государство должно было пасть»[880], – утверждал В.А. Энгельсон. Софья Бардина на суде утверждала, что она хранила верность христианским взглядам «в том их чистом виде, в каком они проповедовались самим основателем христианства»[881]. Прудонист Н. Соколов прямо выступал с идеями евангельского социализма: «Что такое учение Иисуса Христа, как не кодекс коммунизма? Иисус Христос и его апостолы проповедовали, чтобы мы владели всем сообща… Иисус был не только коммунист, но также и анархист, потому что он не имел и понятия о гражданском управлении. Каждый магистрат казался ему естественным врагом человека»[882].Критический настрой молодых радикалов получил дополнительное обоснование в «нигилистических» статьях Д.И. Писарева, далекого, впрочем, от разработки конструктивных социалистических идей. «Нигилизм», сыгравший в России интеллектуально-критическую роль, аналогичную той, которую в истории западной социалистической идеи сыграло левое гегельянство, не мог предложить конструктивную альтернативу существующему строю. И здесь идея «общинного социализма», разработанная Герценым и Бакуниным, заняла свое законное место, тем более, что почва для нее была подготовлена вполне легальной полемикой западников и славянофилов, а также пропагандой Чернышевского и других демократов – «шестидесятников».
Народничество как массовый феномен родилось во время первого «хождения в народ»
в 1874 г. Значение этого события обычно недооценивается в историографии: «оно, как известно, было полностью безрезультатным, и привело к аресту более 4000 человек, в том числе и почти всех «чайковцев»»[883]. Тезис о полной безрезультатности «хождения» (да еще с припиской «как известно»), крайне поверхностен. «Хождение» стало первым знакомством революционной интеллигенции с социальной реальностью страны, которую она собиралась преобразовывать. Это был первый шаг к преодолению грандиозной дистанции между революционным меньшинством и народом, которая, «как известно», отличала декабристское движение, но уже не была характерна для позднего народничества. «Хождение в народ» стало «разведкой боем». Этот опыт создал генерацию семидесятников, влияние которых на общественное движение будет сохраняться вплоть до российских революций, ставших зримым доказательством влияния народничества и его идей – в том числе и на крестьянство, которое в 1874 г. еще невнимательно слушало народников, но затем стало относиться к ним серьезней. Именно в результате «хождения в народ» образованная Россия обратила свое внимание на народничество. Его пафос гражданского неповиновения, предвосхитивший этику гандизма, потряс Россию во время процесса 193-х – прямого следствия «хождения в народ». В итоге «преследования народников нанесли страшный удар престижу власти; сами же народники завоевали высочайший моральный авторитет»[884]. Развернув репрессии против пропагандистов, правительство подтвердило вывод Бакунина о том, что революция должна начаться с разрушения власти. Бакунизм в этом отношении способствовал политизации стратегии народников (хотя Бакунина часто обвиняют в антиполитичности). Самодержавие стало «громоотводом» социалистической «молнии», который возвышался над строением социальной системы России. Но иначе и быть не могло – без решения минимальных задач демократизации широкое обсуждение социальных требований было невозможно.