Об оригинальности и историческом значении Маркса можно говорить только применительно к области политической техники. Он осознает, какую громадную силу в современном обществе могут представлять собой массы, сконцентрированные на фабриках и заводах, если их удастся политически сплотить. Он ищет и находит лозунги для объединения этих масс в согласованное движение. Он бросает призывы, которые поднимают людей, в целом безразличных к политике, в атаку на частную собственность. Он проповедует доктрину спасения, которая рационализирует их обиды и преобразует зависть и желание мести в «историческую миссию». Он воодушевляет их сознанием этой великой миссии: в них — будущее рода человеческого. Быстрое распространение социализма сравнивали с распространением христианства. Более подходящим, возможно, было бы сравнение с исламом, который вдохновил детей пустыни на то, чтобы опустошить обширные культурные страны, возжег их разрушительную ярость моралистической идеологией и пришпорил их отвагу идеей фатализма.
[440*]В сердцевине марксизма лежит учение о единстве пролетарских интересов. Однако отдельный рабочий пребывает в состоянии постоянной острой конкуренции с другими рабочими, всегда готовыми занять его рабочее место; вместе с товарищами по заводу он конкурирует с рабочими других отраслей и с потребителями товаров, в выпуске которых он принимает участие. Довести рабочего до того, чтобы он вопреки фактам и опыту искал спасения в союзе с другими рабочими, можно, только разжигая его страсти. Это оказалось не столь уж трудным; дурные чувства в человеческой душе возбуждаются легко. Но Маркс сделал и нечто большее: он окружил обиды простого человека нимбом науки и этим привлек духовно и нравственно отзывчивых людей. В этом отношении все другие социалистические течения подражали Марксу, слегка переиначивая его доктрину для своих особых целей.
Маркс был гением в технике демагогии; здесь его достижения нельзя преувеличить. Он нашел благоприятный исторический момент для объединения масс в их собственное политическое движение и был готов сам его возглавить. Для него вся политика была продолжением войны, только другими средствами
[376]; его политическое искусство — всегда политическая тактика. Социалистические партии, ведущие свое начало от Маркса, сохранили эти черты, так же как и те партии, для которых марксистские были моделью. Они выработали технику агитации, уловления голосов и душ, предвыборной работы, уличных сборищ и терроризма. Чтобы обучиться всему этому, нужна многолетняя школа. На партийных съездах и в партийной литературе марксисты уделяют больше внимания вопросам организации и тактики, чем важнейшим, фундаментальным проблемам политики. Фактически, если мы хотим быть точными, следует признать, что их вообще никогда ничего не интересовало, кроме партийной тактики.Милитаристские установки по отношению к политике, роднящие марксизм с прусским и русским этатизмом, быстро нашли приверженцев. Новые партии континентальной Европы насквозь пронизаны марксистской идеологией. У марксизма учились все партии, провозглашающие особые интересы различных социальных групп. Они используют для своих целей марксистское учение о классовой борьбе, чтобы сплотить крестьянство, промышленный средний класс и слой служащих.
Тут следовало ожидать, что либеральная идеология быстро будет побеждена. Либерализм боязливо избегал всяких политических трюков. Он полагался исключительно на внутреннюю силу и убедительность своих идей, презирая все другие средства политической борьбы. Он никогда не имел определенной политической тактики, не унижался до демагогии. Старый либерализм был благороден и верен своим принципам. Его противники называли это свойство доктринерством.
Сегодня старые либеральные принципы должны быть тщательно перепроверены. Наука полностью преобразилась за последнюю сотню лет, и нынче социологические и политико-экономические основания либерального учения должны быть пересмотрены. По многим вопросам либерализм не до конца продуман. Многое нужно наверстать
[441*]. Но применяемые либерализмом методы политической борьбы не могут быть изменены. Либерализм рассматривает все виды общественного сотрудничества как эманацию разумно понимаемой пользы, когда всякая власть базируется на общественном мнении, а потому невозможны действия, способные помешать свободному принятию решений мыслящим человеком. Либерализм знает, что общество может продвинуться на более высокую стадию развитию только через человека, осознающего полезность общественного сотрудничества; ни Бог, ни тайно действующая судьба не определяют будущее человеческого рода — только сам человек. Когда народы слепо устремляются к разрушению, либерализм должен стараться их просветить. Но даже если люди не слышат — из-за глухоты или потому, что убеждающий голос слишком слаб, не следует возвращать их к разумному поведению с помощью тактических и демагогических уловок. Демагогией, пожалуй, можно разрушить общество. Но его никогда не построить такими средствами.