Еще более важным явилось установление понятия социальной субстанции, способом существования которой выступает общественная деятельность. В этом способе бытие обнаруживает свои сущность, субстанциональное основание — тот же человеческий труд, овеществленный в производительных силах общества, реализующих себя через тот же труд, но уже в виде живой человеческой деятельности. Труд, следовательно, выступает и как субстанция, и как деятельность, как бытие и как становление, как действительность и как возможность. Он составляет их общее основание, придающим им соизмеримость как двум противоречивым сторонам одной и той же сущности. Как таковые они не нуждаются в услугах как дуализма, так и антиномий. Бытие не нейтрализует деятельность, а деятельность — бытие (субстанцию).
Главное в решении проблемы сводится к тому, чтобы деятельность представить в ее сущностном определении — как жизнеобеспечивающий, жизневоспроизводящий человеческий труд. Имеется в виду пока никем не опровергнутое научное положение о том, что труд в конечном счете создал самого человека, и само общество могло возникнуть и развиться только на основе труда. [72]
Соответственно, история развития труда дает ключ к пониманию всей истории общества.Можно вполне обоснованно утверждать, что теория развития общества может и должна базироваться на
Если отвлечься от значения труда и производства, благодаря которым люди оказываются связанными определенными общественными отношениями, образующими структуру общества (ее образуют они, а не координаты действия или информационные сети)
Чтобы преодолеть эту беду и обнаружить возможности и средства создания теории развития, обращаться кроме как к труду больше некуда. Тогда почему же социально-экономическая наука не взяла в качестве своего теоретического основания социально-трудовую теорию строения и развития общества? Почему обычный жизнеобеспечивающий труд, которым занято большинство населения земного шара, не положен в основу анализа развития общества?
Труд в общественной науке все еще представлен в рыночно-стоимостном обличье, в том числе и у К. Маркса. В меново-стоимостном отношении, согласно закону стоимости, труд в измерении затрат равен (тождественен) труду, воплощенному в результатах и измеренному по его результатам. В этом смысле в стоимости результатов труда ничего большего и нового быть не может. Что было в затратах, то и оказывается в результатах. За величиной прибавочной стоимости тоже стоит такая же величина затрат прибавочного труда. Вот за эту стоимостную эквивалентность затрат и результатов труда, представленную в хрематистике и каталактике, и ухватились противники и хулители жизнеобеспечивающего (производительного) труда. Одновременно заслуги прибавочного, но не оплаченного труда рабочих, выраженные в прибавочной стоимости, они стали приписывать своей «единственно творческой», мыслительной деятельности.
Виновата, следовательно, в этом отношении сама стоимостная парадигма, то, что в общественной науке труд представлен лишь в определенности одной социальноисторической своей формы — как абстрактный, выраженный в категориях меновой стоимости труд. На этой основе выросли все существующие социальные теории: теории равенства, свободы и справедливости, теории социальной статики и динамики и вытекающие из них принципы равновесия, порядка, устойчивого развития и т. п. Все они —порождения, в конечном счете, господствующей стоимостной парадигмы и закона стоимости, имеющего своим аналогом естественный закон постоянства массы и энергии, преодолеть границы которого пытается И. Пригожин.
Между тем сущность человеческого труда далеко не исчерпывается его назначением служить эталоном в рыночном стоимостном обмене. Действительная его созидательная, инновационная сущность обнаруживается в производстве потребительной стоимости, посредством которой удовлетворяются жизненные потребности людей, в том числе и в развитии своей личности. (Стоимостями люди не питаются и не одеваются). В производстве потребительной, а не меновой стоимости, как раз и состоит основная определенность всемирно-исторической и социально-экономической формы труда. Но она оказалась вне как политической экономии, так и социологии, ее лишали этой определенности, ей отводили, в лучшем случае, роль объекта изучения со стороны товароведения.