Социальная психология и история

Суть этой основной тенденции — все более полное психологическое ощущение и все более ясное сознание деления существующего общества на два антагонистических лагеря, на “мы” и “они”. Об этом очень сильно написал Ленин. “А представитель угнетенного класса, хотя из хорошо оплачиваемых и вполне интеллигентных рабочих, берет прямо быка за рога, с той удивительной простотой и прямотой, с той твердой решительностью, с той поразительной ясностью взгляда, до которой нашему брату интеллигенту, как до звезды небесной, далеко. Весь мир делится на два лагеря: „мы", трудящиеся, и „они", эксплуататоры… „Какая мучительная вещь, эта „исключительно сложная обстановка" революции" — так думает и чувствует буржуазный интеллигент. „Мы „их" нажали, „они" не смеют охальничать, как прежде. Нажмем еще — сбросим совсем" — так думает и чувствует рабочий”.

Ниже мы еще вернемся к широчайшему теоретическому значению для социальной психологии как науки этого бегло сформулированного тут Лениным принципа “мы и они”.

Сейчас он нам существен как конкретный показатель полной, кульминационной зрелости революционного духа пролетариата. Сложилось это ощущение деления мира на “мы и они” — и решительный бой неизбежен. “Решимость рабочего класса, — пишет Ленин, — его непреклонность осуществить свой лозунг — „мы скорее погибнем, чем сдадимся" — является не только историческим фактором, но и фактором решающим, побеждающим”. Этот фактор толкает пролетариат к вооруженному бою и к военной победе… “Эксплуатируемый класс, не стремящийся к тому, чтобы иметь оружие, уметь им владеть и знать военное дело, был бы лакейским классом”.

Хотя, по Ленину, лишь после социалистической революции становится возможной задача полного освобождения духа масс от капиталистического наследства, все же сама революционная борьба, сама революция служит уже могучим воспитателем масс.

“Действительное воспитание масс никогда не может быть отделено… от революционной борьбы самой массы. Только борьба воспитывает эксплуатируемый класс, только борьба открывает ему меру его сил, расширяет его кругозор, поднимает его способности, проясняет его ум, выковывает его волю”. Революционная война, втягивающая и заинтересовывающая угнетенные массы, говорит Ленин, вызывает энергию и способность творить чудеса. И это относится не только к передовому революционному классу, пролетариату, но и к крестьянам. Революция 1905-1907 гг., по словам Ленина, “впервые создала в России из толпы мужиков, придавленных проклятой памяти крепостным рабством, народ, начинающий понимать свои права, начинающий чувствовать свою силу”.

Но пока нет налицо этого обратного воздействия самой революции на психологию масс в условиях дореволюционных, “мирных”, все социально-психологические наблюдения Ленина подчинены единственной задаче: как можно полнее учесть и соединить потенциальные силы в обществе, которые могли бы прямо или косвенно способствовать наступлению и победе революции. Задача состояла в том, чтобы неустанно сливать вместе все ручейки, все разрозненные струйки, все отдельные капли протеста в обществе. Разумеется, для этого прежде всего надо было учесть объективную конечную общность интересов, но ближайшим образом речь шла о субъективной, психологической стороне. Ленин сформулировал установку в таких словах: “…собирать, если можно так выразиться, и концентрировать все те капли и струйки народного возбуждения, которые высачиваются русской жизнью в количестве неизмеримо большем, чем все мы себе представляем и думаем, но которые надо именно соединить в один гигантский поток”. Ленинская наука революции требовала этого выискивания научным прожектором любых признаков подъема, любых, даже самых незначительных тенденций, которые могли бы быть объединены и суммированы в революционном лагере. Еще в 1901 г. Ленин писал: общественное возбуждение растет в России во всем народе, и долг социал-демократов научить передовую рабочую интеллигенцию “пользоваться вспыхивающими то здесь, то там огоньками общественного протеста”.