Социальная психология и история

При таком взгляде всемирно-исторический прогресс становится понятнее с точки зрения психологии трудящихся масс. Психологический анализ прогресса, как видим, не сводится к повторению истин политической экономии, хотя ни в чем не противоречит им. В “Происхождении семьи, частной собственности и государства” Энгельса мы находим крылатое выражение: в старых переводах его передавали как “три формы рабства”, под которыми Энгельс разумел античное рабство, средневековое крепостничество и капиталистический наемный труд; в новейших переводах читаем “три формы порабощения”, что менее выразительно. Но все “три формы рабства” были тремя прогрессивными ступенями борьбы против рабства. Они ознаменованы не только изменением способа производства и остальных объективных условий общественной жизни, но внутренним пробуждением и ростом человека.

Раз речь зашла о соотношении истин политической экономии с наблюдениями социальной психологии, отметим, что ошибается тот экономист, который предполагает на протяжении всей истории психологически одинаковый атом — homo economicus, человека хозяйственного и хозяйствующего по тем же самым элементарным принципам, вернее даже по одному элементарному принципу — присвоения, стяжания. Политическая экономия изучает объективные отношения между людьми по производству. Лишь самое вульгарное направление или донаучные школы могли отождествлять ее с наукой о том, как экономить, как накапливать. Это узкобуржуазный взгляд. Объективные экономические отношения, особенно в ранние докапиталистические эпохи, подразумевали у множества людей, у большинства, а в глубочайшей древности — у всех, психологию отчуждения, а не присвоения, расточения благ, а не стяжания. Исторический материализм смешно путать с мнением, будто все люди — материалисты в смысле преследования своих материальных выгод. Психологии расчетливого стяжания исторически предшествовала психология расточительного отчуждения, затем — скрупулезного баланса. Политическая экономия первобытнообщинной формации должна покоиться на явлении безвозмездного дарения. Лишь постепенно в ходе последующих антагонистических формаций изживается эта психология, т.е. труд, продукты и блага начинают экспроприироваться все более принудительно. Но еще в средневековых документах мы встречаем курьезные на современный взгляд законы и предписания, ограничивающие право дарения, т.е. спонтанное раздаривание имущества. Вспомним, как русские купцы и предприниматели подчас с легкостью раздаривали и разбрасывали стремительно приобретенные богатства: за ними не стояли поколения предков, вырабатывавших психологию экономии. Что такое это первобытное дарение, расточение? Оно соответствует отношению ко всем прочим окружающим людям, как к “нашим”, к “нам”. Напротив, отчуждение лишь за компенсацию, тем более — накапливание для себя соответствует отношению ко всем прочим как к “ним”. Правда, и при капитализме остается малая общность — семья, внутри которой долгое время удерживается экономическая психология типа “мы”, т.е. безвозмездного взаимного отчуждения благ и забот; однако в современном капиталистическом обществе очень быстро и это малое “мы” распадается на единицы, и внутрь семьи широчайшим образом вторгается экономический расчет, так что даже детям за домашние работы родители выплачивают маленькую мзду. Чем более личность становится все рассчитывающим homo economicus, тем меньше места остается в ней для добра.

Величие “Капитала” Маркса в том, что за отношениями компенсации, эквивалентности, возмещения вскрыты невидимые отношения грабежа, экспроприации, рабства. Маркс объяснил наемным рабочим, что в глубочайшем экономическом смысле они остаются рабами, — до возникновения марксизма они это чувствовали, но не могли доказать. Но огромные массы полупролетариев, крестьян, экономически слаборазвитых народов даже и не чувствовали сколько-нибудь отчетливо своего рабства.

Мы живем в эпоху, когда человек особенно быстро и бурно осознает остатки своего рабства, которых он не сознавал и не ощущал и, следовательно, нес добровольно, следуя велениям унаследованной от первобытности психики. Насилие империализма и колониализма, обманы политики и религии, — все слабеет и шатается перед силой поднимающегося на ноги человека. Поэтому история идет все быстрее.

Человечество скидывает рабство — и обнаженное, и облаченное в капиталистические свободы. Оно побеждает и внешнее рабство, и внутренние пережитки рабской психологии. Три великие силы, тесно связанные между собой, сплачивают и организуют его усилия: лагерь стран социализма, освободительное движение угнетенных народов, рабочее и коммунистическое движение в капиталистических странах.

Оборвав на этом, вернемся к сказанному вначале: все изучение всемирной истории служит лишь для прогнозирования будущего. Как можно было бы экстраполировать охарактеризованную выше кривую?