Дефицит безопасности или надежного будущего реже вызывает психологическую напряженность и сильный дискомфорт, чем дефицит средств, идущих на содержание семьи, и эта «иерархия дефицитов» проецируется на иерархию социальных проблем, тревожащих россиян. В то же время у людей, которым материально живется относительно легче, сохраняется больше психологических ресурсов для того, чтобы тревожиться не только о сегодняшних жизненных трудностях, но и о процессах, которые угрожают их или их детей существованию. Таким образом те потребности, которые образуют мотивационную сферу социально–политической психологии, представляют собой продукт экстраполяции в нее потребностей личных. Это их происхождение проявляется и в содержании потребностей, и в их иерархии, и в распределении по различным социальным группам (в данном случае группам доходов).
Сказанное, разумеется, не означает, что любая личная потребность физического существования может трансформироваться в общественную. Приведенные данные отражают совокупные потребности, воплощенные в деньгах. Конкретные же объекты этих потребностей — главным образом продукты питания, одежда, жилье, медицинские услуги и лекарства, образование детей. На вопрос, на что были бы истрачены деньги в случае получения респондентами неожиданного крупного дохода, 28% назвали «текущие нужды», 19 — квартиру, по 13% - товары длительного пользования и образование, лечение. И лишь 7% дали ответ «отдых, развлечения, путешествия»[56]
. Очевидно, люди наиболее остро ощущающие рекреационные и гедонистические («развлекательные») потребности, составляют лишь незначительную долю; россиян, которых тревожат экономические проблемы общества. Иными словами, в отличие от большинства развитых стран, потребности, связанные с досугом, не осознаются в кризисной России 90–х годов как общественная проблема. Общественной (в психологическом плане) становится лишь такая потребность, настоятельность которой ощущает некая «критическая масса» членов общества, которая приобретает коллективный, массовый характер.Второе необходимое условие экстраполяции потребностей в социально–политическую сферу — их макросоциальная атрибуция. Она означает, что люди связывают уровень удовлетворения своих потребностей с социэтальными и политическими ситуациями, процессами, отношениями. Индивиды лишь тогда адресуют свои потребности к обществу и его институтам, когда они приписывают ему ответственность за то, что происходит в их собственной жизни, за уровень своего потребления.
В весенние и летние месяцы 1993 г. примерно 30% опрошенных россиян относили к числу тревожащих их проблем рост безработицы. При этом половина самих безработных видела причину этого явления в экономической и политической ситуации, 29% - «в руководстве предприятия, на котором работал» и еще 11 — «в себе лично». 55% безработных полагали, что государство обязано обеспечить нуждающихся рабочими местами, соответствующими их профессии и квалификации, а 21% - что люди сами должны проявить активность и инициативу в поисках работы[57]
. Очевидно, что если бы мнение меньшинства — тех, кто возлагает на самих себя ответственность за потерю работы и за трудоустройство, — преобладало в общественном сознании, оно не относило бы безработицу к числу острых проблем общества.В условиях «реального социализма», подчинившего экономику и все так или иначе связанные с ней стороны жизни людей государственному диктату удовлетворение потребностей физического существования государством и его политикой естественно воспринималось как общественная норма. Столь же естественно, что это укоренившееся в обществе представление сохраняло свою силу и в условиях начавшегося перехода к рыночной экономике.
В странах, где экономика регулируется иными — рыночными механизмами, личная активность и личная удача, «везение», а также активность и ситуации — групповые, коллективные — рассматриваются как решающие факторы уровня удовлетворения потребностей. Личная ответственность — краеугольный камень жизненной философии американцев и жителей многих других стран рыночной экономики.