— Дэвид Кейд — полукровка. Почти англичанин. Немного француз. Среди его предков католики и протестанты. В любом случае, Кейд — христианин. Для нашего народа — неверный, — раздумчиво произнес Рамадан. — Ты понимаешь, что для тебя и твоего сына будет означать эта твоя связь, Мив-Шер?
— О да, прекрасно, — кивнула женщина. — Прекрасно понимаю. Исламисты заклеймят меня, как эту несчастную Лили, но за связь с христианином. А мой сын навсегда будет подвергнут отчуждению. Только, знаешь ли, мне на это наплевать. Все, что я хочу — это спасти сына от той судьбы, которую ему готовишь ты… Открою тебе еще одну тайну, мой умный брат: женщины не ведут кровавых войн и не рожают детей для того, чтобы из них делали мучеников. И уж тем более матери не воспитывают своих детей, чтобы вы, мужчины, делали из них убийц. Ты угадал, Рамадан: мой сын мне всего дороже. И поэтому я увезу Дани из Александрии так быстро, как только смогу. Мучения и издевательства его сверстников, которые ему придется пережить за несколько дней до отъезда, очень скоро изгладятся из его памяти, а со временем Дани и вообще забудет о них. Мой сын, как все дети, забывает быстро…
Что до тебя, Рамадан, то я обещаю тебе сохранить в секрете всё, что ты мне доверил, но за это и ты отплатишь мне чистой монетой. Ты сделаешь так, чтобы никто из рода Эль-Каед, включая тебя, брат, и на шаг больше ни приблизился к Дани. У моего сына будет другая родина, другой отец, другой дом и другая судьба. А ты, Рамадан, ищи себе другого наследника… Ведь, по большому счету, Дани никогда не был наследником рода Эль-Каед, и я это знаю.
Слова, сказанные Мив-Шер, прозвучали в комнате, как гром среди ясного неба. Рамадан молча изучал так похожее на него лицо сестры. Он очень любил Мив-Шер. Он всегда боялся потерять её. И в этот миг Рамадан понял, что выбор уже сделан.
«Бог сам выбирает Себе солдат. И если ты веришь в Бога, то веришь и в Его планы».
— Если ты уйдешь от меня, Мив-Шер, то, скорей всего, ни ты, ни Дани никогда не сможете вернуться обратно. Вам придется жить в чужой стране. Дани вырастет и уйдет от тебя, как уходят все мужчины. А ты останешься одна. И даже я не смогу это изменить, — грустно предупредил Рамадан.
— Но от этого я не перестану быть твоей сестрой, — гордо и надменно парировала Мив-Шер. — Вопреки всему, что ты сказал мне — или скрыл от меня — ты мой брат. А это всё определяет. Мы разделили с тобой тайну, но я сделала свой выбор в тот день, когда родила сына. И я клянусь тебе воспитать своего сына так, что ни один поступок Дани не заслужит презрения в твоих глазах. Я тебе обещаю. — Мив-Шер подумала и добавила: — Впрочем, я вернусь к тебе — ну, или отпущу к тебе Дани, если ты останешься совсем один. А до тех пор я буду скрывать от Дани тайну
Она, как в детстве, доверчиво подошла к Рамадану, который сидел и, положив локти на колени, грустно и печально смотрел на нее. Маленькая женщина протянула к мужчине свою хрупкую руку, и Рамадан покорно склонил темноволосую голову перед ней. Мив-Шер прижала к губам кончики пальцев и дотронулась до смуглого лба брата. Потом положила ладонь туда, где бешено билось сейчас его сердце. Мив — Шер знала: этому сердцу было больно, потому что оно не хотело отпускать её. Мив -Шер сама была этим сердцем.
Рамадан поднял голову.
Женщина нежно пробежала кончиками пальцев по его лицу, точно запоминая. На одно короткое мгновение Мив — Шер наклонилась и прижалась поцелуем к губам старшего брата. Это было прощание. Потом Мив — Шер отвернулась и пошла к выходу. Черная одежда Мив — Шер составляла резкий контраст с белым костюмом Рамадана, который встал, беспомощно глядя вслед сестре.
Рамадан и Мив-Шер были еще очень молоды, и впереди их ждала целая жизнь. Но сейчас брату и сестре казалось, что радость жизни покинула их, потому что они разрывали свою кровную связь и не знали, увидятся ли снова.
— Да хранит тебя Бог, сестра, — услышала Мив-Шер, но так и не оглянулась.
3 апреля 1982 года огромный, принадлежащий британскому пароходству «Cunard Line», белоснежный океанский лайнер «Королева Виктория» увозил к берегам Британии Дэвида Кейда, Мив-Шер и Дани. Стоя на палубе в ожидании отчима, который пошел относить их вещи в каюту, мальчик равнодушно смотрел на очертания Александрии. Дани ни о чём не жалел: забрав его отца, солнечный город стал для него городом мёртвых. А теперь этот город ещё и предал его.