Вот как сам Макс Вебер показывает контексты расширения смыслового содержания и в то же время смысловой области путем ориентации на функциональный смысл: деньги как социальный институт представляют собой объективную смысловую систему, а обобществление посредством денежного хозяйства является равным образом субъективной областью смысла и системой функциональных отношений, т. е. комплексом взаимоотношений между целью, средством и побочным результатом. Следовательно, здесь, коль скоро речь идет о субъективно подразумеваемом смысле, субъективный и объективный факторы совпадают как в объективно-чувственной, так и в субъективно-интенциональной ориентации. Эта ориентация осуществляется не только на основе смысловой системы (деньги) и конкретного положения, с которым сталкивается действующий, не только отдельным партнером в денежно-хозяйственных отношениях и в субъективно-интенциональной целевой установке собственного действия, но и на основе денежной функциональной связи и того, что она может дать.
Так проявляется иерархия осмысленности общественных процессов, связей и закономерностей: самая нижняя мыслительная «ступенька» — это намерение действия индивида, затем следует смысловая структура внутри социальных отношений с ее внутренней сбалансированностью. Над нею находятся целевые установки сообществ (слабее или сильнее структурированных) более высокого порядка, основанных на согласии, или объединений (организованных), перед которыми стоят специфические цели, соответствующие их уставам. Изменения целей могут произойти и в них вследствие изменения направленности организации, причем как без эксплицитного одобрения, так и в результате принятия членами союза решения, прямо или косвенно одобряющего происходящее. Но уже формулирование представления о целях при основании союзов социальной направленности с их закрепленным в уставе назначением ведет к возникновению надындивидуального
смысла. Изменить назначение можно, изменив устав, приняв решение о смене деятельности неуставного по смыслу органа, или путем «переворота», т. е. путем замены членов органа, не отвечающих уставным требованиям, другой командой. Эта замена происходит согласно уставным принципам. Следовательно, в данном случае интерпретация смысла осуществляется самими членами союза. Для союзов господства на основе статутных порядков характерны целевые установки, навязываемые союзам штабами управления при согласии большинства. Большинство, в свою очередь, при нынешних формах союзной демократии складывается из союзов с такими же союзными структурами, как показал Макс Вебер прежде всего на примере США. «Перевороты», не выходящие за пределы демократических «правил игры», заключаются в «смене караула», происходящей законным путем. Сказанному не противоречит тот факт, что могут существовать и существуют незаконные перевороты.По мере включения в социальные отношения, особенно в постоянные взаимодействия и уж тем более в организационные отношения на основе союза, субъективно преследуемые цели большей частью отступают на задний план, если индивиду не удается превратить эти цели в volonte de tous
(волю всех — фр.), ибо он оказывается в меньшинстве. Это происходит в растущих и совершенствующихся территориальных корпорациях, где, правда, одновременно растет и пространство для проявления намерений и интересов, не связанных рамками союза, что может в крайнем случае привести к смене или формированию иной volonti de tous. Наоборот, volonti generale (общая воля — фр.) может представлять собой объективный функциональный смысл деятельности союза, который также, как мы видели, способен подпасть под воздействие volonte de tous и быть как измененным, так и поглощенным последним, причем при свободных и демократических формах союзов и господства volonte de tous формируется простым или квалифицированным большинством.Так что ясно, что Макс Вебер не дает социальной действительности
раствориться в чем-то вроде ориентации действия, нельзя его также упрекнуть в том, что он недопустимо абсолютизирует процесс, являющийся частью социального действия. И уж тем более он не воспринимает социальное действие на солипсистский манер, подобно А. Бергсону, заявлявшему, что нет вещей, а есть только действия86. Вебер лишь решительно выступает против гипостазирования «само» — рефлектирующих и действующих коллективных личностей. При этом он целиком поддерживает энергичное суждение Канта, считавшего, несмотря на все «революции в мышлении», что отрицание объективной реальности внешнего мира — это «скандал» по отношению к философии и человеческому разуму87. Именно Макс Вебер постоянно говорит, что эмпирические дисциплины, «предметом которых являются реальные отношения между их объектами», не могут действовать иначе, чем на основе «наивного реализма», «лишь в разных формах в зависимости от качественного характера объекта»88.