Социология энергоэволюционизма

Паразитарно-зацикленная раздробленность означает: движение вперед закончилось, качественные изменения завершены, энергия идет в количественные изменения по мелочам. Скала цивилизации превращается в щебень, скоро щебень рассыплется в песок.

Паразитарно-зацикленная раздробленность — сладкий мед осени цивилизации. Совершенство мыслимого комфорта предшествует гибели.

Табу и его разрушение

В основе любого табу было принято искать рациональное зерно. Мол, изначально оно восходило к вполне рациональному запрету в интересах господствующего класса, или пола, или вождя, или в интересах всего общества и т. п.

Потому что табу отличается от закона именно невнятностью мотивации, неясностью смысла. Классические Десять заповедей — это скорее закон, нежели табу: смысл заповеди ясен, а ее нарушение предполагает внятное наказание — будь то по закону людскому или божескому. Заповедь «не убий» воплощается в статьи уголовного кодекса и обрастает параграфами и примечаниями.

Так. В любом обществе всегда была система регулирующих запретов, более или менее рациональная: регламентация действий и отношений между людьми.

Но в любом обществе была и система запретов весьма бессмысленных и на первый взгляд необъяснимых. Как, скажем, табу для полинезийского вождя какого-то племени касаться чьего-либо тела или питаться самому: касаться его могли только жены, а кормили его «с ложки», вкладывая куски в рот. Зачем? Ну, иначе он будет осквернен, скажем. Фрэзер мог бы привести представления туземцев о том, что так подчеркивается божественная сущность вождя.

Собственно, любая власть и любая религия всегда создают свой ритуал, включающий свод запретов — запретов на нарушение каких-то специальных правил или вообще на совершение каких-то поступков. И вот христианство, религия поначалу демонстративно простая, аскетичная, за пару тысяч лет обросла в католической конфессии ритуалом, огромным и ветвистым, как лес позолоченных баобабов. Масса незаметных для непосвященного мелочей обретает огромный смысл.

Любой религиозный человек приведет тьму доводов в защиту и объяснение рациональности ритуала и любого запрета. При том что жить без этого ритуала и запрета явно можно, и вполне неплохо, ни для чего он не нужен.

Вот для полинезийца табу ходить на ту гору. Нельзя, и все тут. А то убьют, съедят, изгонят. Простодушный ученый объясняет: ну, там когда-то кого-то деревом придавило, народ решил, что это злые боги там живут, и людей видеть рядом не хотят, карают, вот и не надо туда ходить. Допустим пока… Они темные, эти дикари, что с них взять.

Но вот явное и ужасное табу — плюнуть на знамя части. А что будет? Армейский бог покарает? Нет, военно-полевой трибунал в Бога не верует, вломит два года дисбата своей властью «за оскорбление святыни, символа» и т. д.

А знамя, как вздыхал еще Толстой, это просто тряпка на палке. И чего образованные люди с ним носятся? Да напилил палок, нарезал тряпок — и дал хоть каждому по охапке знамен.

То есть: в деталях ритуала, в разнообразных табу — мы всегда имеем перенос значения на какое-то условное действие, условный предмет. Знамя и его неприкосновенность — есть свидетельство значительности воинской части. Плюнув на знамя, человек тем самым говорит: «Да вы слабаки, дураки, я не считаюсь с вами и вашими чувствами и мыслями, я значительнее вас». Вот этого негодяю уже спустить нельзя — да он завтра приказ не выполнит, в атаку не пойдет, к врагу перебежит: расстрелять перед строем под барабанный треск!

Что означает вполне бессмысленный жест: вложить большой палец руки между указательным и средним и направить в чью-то сторону? Ну и что? Мало ли пальцев на руках у каждого. Но этот жест значит «фигу»: я тебя не уважаю, по-твоему не сделаю, ты дурак, я значительнее тебя.

Значит, так: жизнь человека в обществе регулируется массой мелких и менее мелких деталей, а ритуал и запрет — это внешний механизм взаиморегулирования отношений человека с окружающим обществом, а шире — вообще с окружающей средой (жертвы богам, соблюдений заветов Бога и пр.).

А с ходом времени, как обычно бывает, смысл ритуала и запрета растворяется в ежедневной повторяемости, над ним уже не задумываются, и остается самодовлеющая форма.

Возьмем-ка табу российских зеков в зонах: вот уж пример удобный, наглядный и современный, и прекрасно доступен наблюдению. Масса идиотских и жестоких табу! Особенно малолетние зоны свирепствуют. Так.

Нельзя ходить на парашу, когда кто-то ест. Понятно? Понятно. Ход мысли естественный? Вполне. Дальше имеем развитие мысли: если ты — один, сам! — ешь, а в небе летит самолет — надо прикрыть еду и подождать жевать, пока он не пролетит: там кто-то в этот миг может сидеть на унитазе. Гм. А если через дорогу дом? Там ведь тоже сейчас за стеной кто-то может в туалете сидеть. Ну, если дом, то это ничего, это не считается. Почему? Потому!