Социология литературы. Институты, идеология, нарратив

Голицын отказывается присоединиться к тем, кого он именует «нашими салонными ценителями» в их попытках «разгадать, кого из наших знакомых Толстой имел намерение изобразить в той или в другой личности». Возможно, этот отказ связан с тем, что толстовский текст слишком задевал князя за живое. Как бы то ни было, Голицын занимает несомненно эстетскую позицию: «Слишком мелко и бедно ценить таким образом истинный талант, предполагая, что он только рисует портреты, а не создает, силою своего творческого гения, типы». Здесь Голицын предвосхищает Оскара Уайльда с его знаменитым замечанием о том, что И. С. Тургенев попросту выдумал русского нигилиста.

Голицын, читавший «Анну Каренину» по мере ее публикации в «Русском вестнике», вел дневник, хранящийся теперь в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки, в его любимой Москве (записи, относящиеся к «Анне Карениной», вы найдете в Приложении 1). Князь просматривал новые номера в Английском клубе, а затем записывал свои впечатления. По всей видимости, подписчиком «Русского вестника» он не являлся. Такая практика чтения должна напомнить нам, что, хотя толстые журналы имели всего около пяти тысяч подписчиков, число реальных читателей оказывалось гораздо выше, несмотря на неразвитость как сети общедоступных библиотек, так и читающей публики в целом. Даже если предположить, что каждый номер прочитывали десять человек, трудно поспорить с оценкой Ф. М. Достоевского: в России только один человек из пятисот был способен читать сложную литературу. Если Голицын и обсуждал роман с другими членами клуба или со своей женой, деятельной покровительницей искусств, то эти разговоры не отразились в его дневнике. Впрочем, судя по тому, что князь был шокирован романом, он, скорее всего, вообще не считал его подходящим для широкой аудитории. Но при этом он не мог не заметить, что «Анна Каренина» занимает «все умы, давая повод к всевозможным толкам».

Тот текст романа, который читал Голицын, отличался от текста, который мы с нашими студентами читаем сегодня, во многих деталях: мелкие различия появились в результате редактуры, предпринятой Толстым с помощью Н. Н. Страхова. Помимо этих разночтений, тексты отличаются и в двух существенных отношениях: во-первых, журнальный вариант печатался частями, и потому Голицыну приходилось месяцами ждать продолжения; иногда срок ожидания существенно увеличивался. Из таблицы в Приложении 2 можно заключить, что части романа появлялись нерегулярно в течение трех лет и что Голицын, похоже, пропустил те номера, которые приходили в Английский клуб в первый год публикации, когда он уехал на лето из города. Эти пробелы объясняют и еще одну особенность его чтения: то, что он сравнивает части только в самом общем, высказываясь о том, лучше или хуже они становятся от номера к номеру. Князь не был тем внимательным и сверхактивным читателем-«феноменологом», в русле наших теорий восприятия литературы, которые в 1970-е годы разрабатывали, например, Вольфганг Изер, Роман Ингарден и Стенли Фиш.

Второе существенное отличие романа, который читал Голицын, заключается в делении на части. Из Приложения 2 видно, что только в четырех случаях финалы публиковавшихся отрывков совпадали с концами частей в отдельном издании романа. Совершенная архитектоника окончательной версии романа с ее «лабиринтом сцеплений», о котором, как известно, с гордостью писал автор в письме к Н. Н. Страхову от 23 апреля 1876 года, в журнальной редакции уступила место другому делению, в некоторых выпусках самые шокирующие сцены были помещены в конец части, тем самым обращая на себя особое внимание: превращение Анны и Вронского в любовников; признание Анны мужу о своей связи с Вронским; посещение Вронским умирающей Анны; рождение сына Кити и Левина. Именно эти фрагменты больше других задевали чувство приличия князя Голицына. В отдельном издании романа они, безусловно, также бросались в глаза, но там они не выглядели столь поразительными из-за деления романа на части. Таким образом, Голицын реагировал на более сенсационный роман, чем тот, который мы читаем сегодня.

Голицын не был ни специалистом по эстетике, ни критиком, ни талантливым интерпретатором, ни особенно проницательным историком литературы, но все же он был вдумчивым читателем, имевшим четкий взгляд на эстетику, художественную прозу, мораль и состояние русского общества. Систему его взглядов на литературу формировала прежде всего общепризнанная французская и немецкая проза и поэзия, русскую литературу и русских авторов он знал слабо. Из других произведений Толстого он упоминает только «Войну и мир», а из русских писателей – только И. А. Гончарова и И. С. Тургенева. Голицын нигде не ссылается на рецензии, посвященные «Анне Карениной», хотя упоминает двух современных критиков – Евгения Маркова и Дмитрия Аверкиева: первый сравнивал Тургенева и Толстого, второй – Гомера и Гоголя. Если статью Маркова Голицын находит дельной, то Аверкиев для него – пример излишне самоуверенного русского литератора.