Социология вещей (сборник статей)

Что для респектабельных общественных наук означало бы дать природным феноменам социальную интерпретацию? Показать, что кварк, микроб, закон термодинамики, инерциальная система наведения и т. п. в действительности суть не то, чем они кажутся – не подлинно объективные сущности внеположной природы, а хранилища чего-то еще, что они преломляют, отражают, маскируют или скрывают в себе. Этим «чем-то еще» в традиции общественных наук непременно выступают некие социальные функции и факторы. Так, социальная интерпретация в конечном счете подразумевает способность заместитьнекоторый объект, относящийся к природе другим,принадлежащим обществу, и показать, что именно он является истинной сущностью первого (см. в высшей степени мастерский и доходчивый анализ в Hacking 1999).

У обществоведов достаточно оснований полагаться на эффективность этой стратегии – ведь она, по их мнению, работала в парадигматическом примере с религией в XIX веке, когда складывались общественные науки. Обществоведы без особого труда убедили себя: чтобы объяснить ритуалы, верования, видения или чудеса (т. е. трансцендентные объекты, каковым акторы приписывают свойство быть первопричиной какого-либо действия) вполне допустимо (хотя и не всегда легко) заместитьсодержание этих объектов функциями общества, которые были скрыты в этих объектах и имитированы ими. Такие типы объектов были названы фетишами, т. е. метками чего-то еще (генеалогию см. Pietz 1985). Как только произошла подменаложных объектов, относящихся к верованиям, истинными объектами, относящимися к обществу, ничего больше в религии не заслуживает внимания, кроме социальных сил, которые она умело скрывает и символизирует. Поэтому когда наши коллеги слышат о существовании подрубрики их дисциплины, которая направлена на феномены науки и техники, им не остается ничего другого, как предположить, что STS хотят сделать для материальности и объектности то же, что было сделано сначала для религии, а впоследствии для множества других предметов – поп-культуры, мультимедийных исследований, политики, искусства, закона, гендерных феноменов и т. д. – то есть перенаправить внимание с ложного объекта на истинный, выводимый из общества.

Но в данном случае, конечно, нельзя не заметить, что предмет STS – будь то наука, объективность, универсальность – не похож на всепрочие предметы общественных наук: он единственныйне так легко допускает подмену. Потому что, с одной стороны, он выступает как объект объяснения, а с другой – как исходныйпункт объяснения.

С наукой, говорят обществоведы (само по себе довольно убийственное признание) не так легко иметь дело, как со всем остальным (подразумевается, что с остальным они готовы справиться легко), ведь она составляет суть самих общественных наук, единственную цель, оправдывающую их существование – достичь знания о том, что такое природа социального.

Соответственно, вместо радости по поводу расширения своих владений – ведь STS добавили новую область к религиоведению, городским, гендерным, классовым и прочим подобным исследованиям, – общественные науки немедленно почувствовали отравляющий эффект этой инициативы и вынуждены были отвергнуть чашу с ядом для собственного спасения.

Причины проблемы понять нетрудно. В глубине души обществоведы сами сильно сомневаются в качестве своих интерпретаций и не хотят, чтобы их обработали теми же вредными способами, какими они обрабатывают все прочие предметы. Вот она, западня рефлексии, которая хорошо проанализирована в исследованиях науки и техники (Woolgar 1988). Мы можем подвергнуть социальной интерпретации что угодно (включая общественные науки), но только до тех пор, пока не возьмемся за естественные науки. Почему? Да потому что для множества обществоведов социальная интерпретация означает разрушение интерпретируемого объекта, разоблачение ошибочных представлений о нем (каковые имеют обычные люди) и замену этих идолов истинными объектами науки, или указание на то, что такая замена невозможна, поскольку определенная мера иллюзии (или ложного сознания) необходима для функционирования социального порядка (Bourdieu и Wacquant 1992).