Социология власти. Теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах

Что касается самых влиятельных членов городских общностей (key influentials) – лидеров среди наиболее влиятельных, то их распределение по институциональным секторам во многом совпадает с распределением «просто влиятельных» (см. табл. 3).

Таблица 3

Институциональная идентичность самых влиятельных людей в четырех городах [Miller, 1970: 215]

Миллер также приводит полный перечень позиций, занимаемых самыми влиятельными лидерами четырех городов. В Сиэтле первые пять позиций принадлежали лидерам бизнеса и финансов; в Кордобе в первой шестерке наряду с бизнесменами оказался владелец и редактор влиятельной газеты, поддерживаемой католической церковью. В других городах бизнес не имел такого преимущества над другими секторами в плане рекрутирования самых влиятельных лидеров: в Бристоле самыми влиятельными оказались лидер Лейбористской партии и Президент университета, а бизнесмены заняли 3, 5 и 8-е места. В Лиме бизнесменов не оказалось даже в первой десятке, а первые места заняли лидеры партий (1, 2, 5, 10 и 13-е места) и владельцы газет (3 и 6-е места) [Ibid.: 214].

Данные исследования показывают, что возможности рабочих выдвигать из своей среды самых влиятельных лидеров оказались значительно ниже их возможностей выдвигать «просто влиятельных», а большинство секторов практически не имеют реальных возможностей участвовать в формировании топ-лидеров городского сообщества¹¹. Некоторое исключение составляет сектор образования, который дает немало лидеров, но сам по себе, как уже отмечалось ранее, имеет невысокий рейтинг влияния. Миллер объясняет этот парадокс тем, что лидеры образования могут представлять различные сектора и выступать посредниками между ними; при этом многие из них идентифицируют себя и с политической партией, и с органом публичной власти, что дает им дополнительные ресурсы влияния, особенно в Латинской Америке [Miller, 1970: 216].

Итогом изучения структуры власти в четырех городах стал анализ взаимоотношений между ее различными компонентами. Данные исследования подтвердили гипотезу о том, что все пять компонентов структуры власти тесно взаимосвязаны. Миллер обнаружил высокую степень корреляции при сопоставлении уровня влияния 13 институциональных секторов четырех стран с уровнем влияния данных секторов соответствующих городов – 0,87 (Сиэтл), 0,9 (Бристоль), 0,84 (Кордоба), 0,93 (Лима)[353]^[354]. Высокий уровень связи был зафиксирован и между властными комплексами (конфигурациями наиболее влиятельных организаций) и наиболее влиятельными секторами городских сообществ: подавляющее большинство наиболее влиятельных организаций (в Сиэтле – 100 %, в Бристоле – 80 %, в Лиме – 90 %, в Кордобе – 60 %) относились к пяти наиболее влиятельным городским институтам [Miller, 1970: 217][355]. Данные исследования подтвердили и наличие связи между институциональной структурой городского сообщества и конфигурацией наиболее влиятельных людей в каждом городе: большинство их сосредоточилось в пяти институциональных секторах – бизнесе, государственном управлении, рабочем движении, СМИ, образовании[356]. Самые влиятельные лидеры города обычно представляют ведущие институциональные сектора данного сообщества[357], однако в некоторых влиятельных секторах топ-лидеров нет вообще[358].

Одной из важнейших задач исследования было выявление модели власти в каждом городе. Миллер приходит к выводу, что во всех четырех городах имеет место конусная (кольцевая) структура власти. Он считает, что распространение данной модели является естественным следствием развития современного общества, результатом растущей гетерогенности интересов в экономическом секторе, появления новых влиятельных акторов, расширения разнообразия и степени автономии групп интересов во всех секторах, возрастания роли специализации и профессионализации. Хотя экономический сектор остается очень влиятельным, он уже не обладает монопольным контролем над городской политикой. Мощным противовесом бизнесу выступают независимые партийные и рабочие организации. Вопреки распространенному стереотипу, военные не были «подручными» олигархии, а нередко занимали довольно жесткую позицию по отношению к бизнесу и ограничивали возможности его влияния. Военные в Перу и Аргентине развивали свои