Сотворение брони

Колонна машин удалилась. К оставленному возле лесной опушки Т-28 подошли комбат и нарком. Жезлов в глубине души надеялся узнать у Серго подробности гибели отца. Однополчанин рассказал, как белые налетели на штаб, как отец бился бок о бок с Серго и прикрыл его своим телом от сабельного удара белогвардейского офицера. Фрол в это время валялся в госпитале — был ранен в разведке…

— Ну покажи, испытатель, каков мотор, какова машина.

«Нет, не время спрашивать».

Не успел Жезлов занять место за рычагами управления, как услышал позади возню и, обернувшись, увидел Серго, который спустился к нему через башенный люк и занял место стрелка.

— Заводи! Полные обороты давай!

— Не имею права! Запрещено посторонним…

— Это я посторонний?!

Жезлов растерялся. Вправе ли он применять к наркому и члену Реввоенсовета строгую инструкцию для испытателей танков? Но пока он думал, как поступать, Серго потребовал:

— Танкошлем давай — вот это будет по инструкции.

Жезлов подал наркому шлем стрелка:

— Застегнитесь.

Включил стартер и, тронув танк с места, скосил глаз на Серго. Тот, немного привстав, подался к смотровой щели и, увидев, что танк параллельной ровной трассой обходит полосу препятствия, кольнул усом щеку Жезлова:

— Не хитри! Поворачивай на эскарп!

Третий год Жезлов испытывал новинки советской броневой техники. Ему попадались на испытаниях и более удачные и менее удачные конструкции, и каждую нужно было по многу раз провести через препятствия, создавая предельное напряжение на все узлы машины. «Испытатель не наездник, — внушал Фролу его наставник. — Ищи малейшие конструктивные слабости. Мотай машину до тех пор, пока не вскроешь: вот они где, вот что менять необходимо». И Жезлов, берясь за рычаги, давал максимальные нагрузки мотору, рискуя часто и находящейся в его руках машиной, и собственной жизнью.

Но на испытаниях рядом с ним никого не было. А тут — нарком! И он требует брать эскарп…

Сколько Жезлов ни преодолевал это сложное препятствие, ни разу не бывало, чтобы его бросило в жар, как сейчас, в момент критического подъема машины. И когда эскарп остался позади, у него непроизвольно вырвалось:

— Все!

Лучше откусил бы язык. Жезлову показалось, что именно это слово и распалило Серго.

— Давай рычаги! — потребовал нарком. Но, увидев, что Жезлов упрямо сцепил губы и замотал головой, продолжал уже не так настойчиво, даже просительно: — Чего боишься? Я не раз машины водил. Мне интересно сравнить, какая легче управляема — эта или двадцатишестерка… Спроси моего шофера, он мне доверяет, а ты боишься.

Должно быть, желание испытать своими руками этот танк заставило Серго дипломатично умолчать о спорах с шофером. Все семь лет, что тот был с наркомом, он то уступал настойчивости Серго, то клятву себе давал больше в жизни не делать этого. Как только Орджоникидзе клал руки на баранку, так взрывался его южный темперамент, все обещания соблюдать осторожность мгновенно забывались, улетучивались, и автомобиль мчался вихрем. Если бы Жезлов хоть краешком уха слышал об этом или о том, что начальник полигона лишь однажды позволил наркому провести Т-26 несколько метров, да и то по ровному месту, разве уступил бы!

— Что, клятву тебе дать, что ли? Поведу осторожно, на позорной скорости…

И случилось то же самое, что не раз случалось в кабине автомобиля. Только сел на место Жезлова, как мальчишеский азарт одолел, мотор лихорадочно стал набирать обороты, а Серго было все мало. Он громко засмеялся, должно быть, от ощущения власти над машиной, и уже не было силы, которая в эти минуты могла удержать его от рывка к препятствию. Жезлов пытался перехватить рычаг, остановить танк, да куда там — Серго спиной, боками отталкивал комбата.

3

В районе дальних танковых трасс возле кустарника, опоясывающего огромное поле, Гинзбург остановил машины, поднялся с биноклем на высокую спину Т-35, чтобы разобраться, где искать Ворошилова и начальника полигона.

Он увидел их на холме по другую сторону поля — Ворошилова впереди, а начальника чуть сбоку, в группе командиров. Все следили за двумя легкими танками, продвигающимися к противотанковому рву в центре поля. Один такой танк никогда не сумел бы преодолеть трехметровый ров, а состыкованные друг с другом — нос к корме, — они легко взяли его, потом разомкнулись, сблизились и замерли борт к борту.

Экипажи вышли, из машин, построились в ожидании наркома. В это время и подоспел Гинзбург. Он смотрел, ощупывал каждый выступ, каждое звенышко немудреного, но неизвестного ему до этих минут механизма.

То была автоматическая сцепка. На каждой машине два приваренных к листовой броне кронштейна: на корме — с выступом-ловушкой, на носу — с отверстием. Механик-водитель задней машины сближался с передней след в след гусениц, и сцепка происходила автоматически. Разъединение производил со своего места водитель переднего танка.

Обогнув длинный ров, автомобиль наркома подъехал к экипажам. Ворошилов принял рапорт командира взвода, пожал руки танкистам и, заметив Гинзбурга, подошел к нему:

— Нравится, Семен Александрович?.. Вот на что способны мои изобретатели!