Сотворение брони

— Значит, тяжеловесную?

— Да, товарищ нарком!

Начало смены взбодрило Алексея: задняя стенка печи была хорошо отремонтирована, первым подручным прислали хваткого парня, а сменного инженера освободили от забот по мелочам, и он имел возможность чаще подходить к Алексею. На что занозистым бывал мастер — и того подхлестнуло: состав с шихтой подогнал вовремя. Но совсем обойтись без ругани не мог. Заметив, как круто повело стрелку на приборе подачи топлива, расшумелся:

— Чо фордыбачишь? Свод сожгешь. Сбавь газу!

Спорить Алексей не стал. Поднял заслонку у среднего окна, упросил мастера взглянуть на свод.

— Ежели подгорело — сбавлю.

Мастер и так и этак глядел в печь, но придраться ни к чему не смог — свод оставался без единой сосульки, вовсю грелась шихта. И все же, встретив сменного инженера, не упустил случая себя застраховать:

— Горнов газу неслыханно гонит. Меня не слушает.

— Правильно дает! — зычным голосом отсек инженер, едва достигавший макушкой груди мастера. — Не мешайте Горнову, просил же нарком.

Горновская печь была шестой и находилась как раз посередке между работающими и строящимися мартенами. На седьмой печи каменщики возводили свод, ее будка управления была завершена и служила временной конторкой прораба строительного участка. Несколько раз заходили сюда Серго и директор, обсуждали с прорабом возможности сокращения сроков ввода новых мартенов. Облюбовал Серго прорабскую неспроста — отсюда можно было, не мозоля глаза бригаде Горнова, следить за ее работой и кое-чем незаметно помочь. Постоит Серго у остекленной стенки, повернет лицо, освещенное зарницами плавки, и директор видит, как нарком волнуется.

— Сталевары совершают революцию, да-да, революцию в своем деле! Если Горнов подтвердит, что можно давать двести сорок, за ним пойдут мартеновцы всех большегрузных печей страны. Мы получим миллионы тонн стали дополнительно!

Округлый жест снизу вверх, пальцы рук сгибаются, словно уже держат эту массу сверхплановой стали.

В промежутке между завалкой шихты и заливкой чугуна Серго заметил, что подручные и сталевар зачастили к кадке с водой. Подойдет Алексей, сдерет войлочную шляпу, окунет обгорелую голову по шею, отряхнется и, не вытираясь, обратно к печи. А там, как приблизится к раскрытому окну, печь обдает его горячим дыханием, и вода мгновенно испаряется с поверхности кожи. Людей изматывала жара, а еще пуще — газ, который просачивался с какой-то печи и стал проникать во все щелки. Едва Серго почувствовал его, вышел из прорабской, разыскал мастера:

— Откуда газ?

— Должно быть, с первого или со второго мартена, товарищ нарком.

— Не гадайте! Выясните и немедленно прекратите утечку.

— Бегу, товарищ нарком! — И мастер понесся ко второй печи. В виски ударил звон, осиливший глухой рев воздуха в мартенах.

— Бе-ре-гись! — предупреждал, звеня громко, как в церковный колокол, крановщик.

Ослепленный раскаленно-жгучим излучением, вырывающимся через раскрытые окна шестой печи, Серго не мог разглядеть в дымной вышине ни крана, ни механизма подъема ковша. Казалось, черная многотонная громада парит, поддерживаемая плотным струистым зноем.

Поравнявшись с печью Горнова, ковш слегка качнулся и медленно стал наклоняться широченным ртом к желобу. Сперва над желобом запрыгал шмелиный рой искр, и вот уже в мартен хлынула тяжелая малиновая струя.

К концу плавления Серго опять подошел к печи Горнова. Алексей, мастер и сменный инженер сквозь синие стекла глядели в мартен. Мастер поднял кверху руку с растопыренными пальцами, быстро опустил ее вниз. «Пробу бери!» — догадался Серго. Алексей схватил длинную железную ложку, сунул в печь, ловко зачерпнул металл. Опершись о колено, сноровистым движением вылил сталь на плиту. Разлетелись мошкарой искры. Алексей вопросительно посмотрел на инженера.

— Углерод отлично выгорел. Давайте ферромарганец!

Горнов не расслышал слов инженера, но все понял по жесту. До этих минут он и не предполагал, сколько у него друзей. Когда подошла доводка, набежали с лопатами все, кто мог отлучиться от своих печей, — заправщики, подручные, сталевары. С гиком, свистом бросали ферромарганец вместе с горновской бригадой.

Алексей, скуластый, безбровый, в расстегнутой брезентовой куртке и сползшей на затылок широкополой войлочной шляпе, орудовал лопатой впереди. Лицо, глаза, руки — все ликовало. Его лихое вдохновение сорвало с места Серго. Схватил свободную лопату, гребнул ферромарганец, кинул через распахнутое окно в печь.

— Э-эй, товарищ нарком! Поберегитесь! — предупредил Алексей, но в голосе звучало не столько предостережение, сколько гордость: сам народный комиссар встал с ним у печи.

Начали разделывать выпускное отверстие, и Серго залюбовался Алексеем. Четырехметровая стальная пика в его руках походила на рогатину охотника, идущего на матерого медведя. Сильно и метко бил Алексей в сердцевину спекшейся корки, пока из мартена не вырвался белый поток.

Когда первая в мире тяжеловесная плавка в двести сорок пять тонн была благополучно выпущена и разлита в изложницы, рабочие узнали еще об одной победе — вся смена перевыполнила план.