Сотворение брони

«Ночью узнали… Переписка по танкам… Буря…» — сопоставлял Кошкин. И от этих загадочных слов, и от тишины, густой и тревожной, у Михаила Ильича возникло и нарастало ощущение, что беда произошла с танками. «С нашими?..»

В конце лета тридцать шестого года на Ленинградский завод поступила шифровка: срочно подготовить к отправке пятьдесят танков Т-26. Такие приказы были делом обычным — десятки партий боевых машин ежегодно уходили с завода в военные округа. Но странным выглядело требование соорудить для каждого танка контейнер, схожий с дачным домиком. «Зачем декорации? К какому спектаклю?» — спрашивали рабочие, а принимавший машины Фрол Жезлов делал вид, что ничего не знает: приказ — и все тут, лучше, мол, не расспрашивать и не распространяться о контейнерах-домиках.

Только через два с лишним месяца, когда газеты стали писать о танках республиканской армии, о первых удачных танковых рейдах в тылы мятежников и интервентов, ленинградцы догадались: «Наши «двадцатьшестерки»!..»

И вдруг газеты перестали упоминать о танках республиканцев. «Что произошло?» — думал Кошкин, перечитывая сообщения из Испании.

«Мятежники, — писали «Известия», — сконцентрировали на мадридском участке все свои марокканские части и иностранный легион численностью 15—16 тысяч человек. С утра 9 ноября мятежники усилили бомбардировки Мадрида. Вокруг Мадрида возводятся новые баррикады».

И опять ни слова о танках, так же как и в телеграмме, отправленной 11 октября корреспондентом «Правды» из мадридского пекла:

«В ночной и сегодняшней утренней атаках республиканцами взято много пленных. Утром республиканская авиация совершила блестящий налет на фашистский аэродром Авила и уничтожила двенадцать самолетов… Вчерашний контрудар, направленный против фашистов в парке Каса дель Кампо, заставил их отступить и остановиться в этом направлении. Мы увидели, что марокканцы умеют удирать не хуже других, когда на них нажимают пулеметами и ружейным огнем, авиацией и внезапной штыковой атакой».

Республиканская авиация… Конечно, наши самолеты! А танки?!

Кошкин все более склонялся к мысли, что беда произошла с машинами его завода.

Из кабинета Орджоникидзе вышли заместитель наркома по оборонной промышленности и начальник управления бронетанковых войск.

— Михаил Ильич, пожалуйста, к наркому! — позвал помощник.

2

Нарком стоял в глубине кабинета, опершись ладонями о стол. Помощник опередил Кошкина, что-то сказал Серго, взял со стола бумагу и, прежде чем выйти, включил обе люстры. Заметив опавшие щеки, болезненную желтизну лица и горечь в глазах наркома, Кошкин подумал: «Другой… Совсем другой…»

Серго взял со стола стопу фотографий, молча протянул их.

Сердце Кошкина пронзила боль — она казалась еще острей, чем та под Царицыном, когда его подкосила пулеметная очередь…

На снимках были искореженные, обгоревшие танки. Вероятно, от прямых попаданий снарядов с одной «двадцатьшестерки» снесло башню, у других разворочена броня, разорваны гусеницы. В глубине извилистых улочек, отнявших у танков скорость и маневренность, угадывались серые тени каменных зданий.

Видимо, немецкие и итальянские пушки подстерегли Т-26 за частыми поворотами средневековых переулков, а из верхних окон и чердаков мятежники сбрасывали на подбитые, беззащитные машины бутылки с горючей смесью. Какой-то бесстрашный человек рискнул подползти на смертельную близость, чтобы сфотографировать гибель советских танков.

— Что тебе говорят эти снимки? — спросил наконец Серго.

Кошкин молчал.

Что он мог сейчас ответить наркому? Что конструкторы себя не жалели, создавая «двадцатьшестерку», душу в нее вложили? Серго это знал. Как и все, что произошло с этими машинами на испанской земле с первого их боя в октябре под Сесеньей и во всех последующих боях. В броневой защите, силе и меткости огня они превосходили итальянские «ансальдо» и немецкие Т-1, которыми интервенты надеялись сокрушить армию республики. Но броня любого из существующих в мире танков не выдержит прицельного огня пушек, только противоснарядная броня «сто одиннадцатого» выдержала бы… Не в том ли Серго видит вину завода, что замешкались с выпуском «сто одиннадцатого», не сумели отправить его в Испанию?