Сотворение брони

Без роздыха бушевала метель. На расчистку путей к узловой станции ежедневно выходила половина рабочих завода. Когда несколько составов с углем, известняком и огнеупорами наконец пробились к цехам, нагрянула новая беда: вышла из строя система водоснабжения. Аварии стали еще больше лихорадить домны и мартены.

«Какой я секретарь, если ничего не могу поделать?» — мучился Алексей.

Накануне Нового года его, молодого коммуниста, избрали секретарем партийного бюро мартеновского цеха. Опыта никакого, а тут — авария, растерянность. Алексей ходил в партком завода, шумел, требовал помощи, но свою ответственность ни на кого не сваливал. Дневал и ночевал в цехе. На своей печи показывал: можно и в метели выполнить план, если не опускать руки.

Но от сегодняшней плавки зависело особенно много — может быть, все сталеварское будущее Алексея Горнова. А главное — будущее метода, который он хотел утвердить.

…Возле печи Кондрата Лукича Аврутина, передававшего смену, Алексей задержался.

— Я Любашу к вам отвел, отец.

— Давно нора. В пору уж в роддом.

— Если что, позвоните в цех.

— Не беспокойся. Тебе сегодня нервничать нельзя.

— И не подумаю.

На самом деле Алексей с трудом сдерживал волнение.

«Первая плавка без мастера. Августовская не в счет — в секрете готовилась, чувствовал себя у печи прескверно, будто кражей занимался… Теперь не то: Серго — за эксперимент, и в цехе много союзников. Справлюсь сегодня, закреплю победу на других плавках — докажу, что метод сталевар-мастер имеет будущее».

Нет, Алексей, конечно, понимал: без мастера еще долго не обойтись, пока что лишь двум-трем сталеварам в цехе можно полностью доверить судьбу плавки с начала и до конца. Но чувствовать себя у печи хозяином, смелее принимать самостоятельные решения — к этому должен стремиться каждый.

На Ижорском заводе, куда посылал его Серго смотреть броневые плавки, Алексей увидел именно таких сталеваров — грамотных, уверенных, разговаривающих с мастером на равных. Да робкому, неуверенному, каждую минуту оглядывающемуся на начальство, никогда и не сварить броню, А ее придется варить много, и, может быть, очень скоро — об этом говорил Серго, и Алексею Горнову это давно ясно, потому и впитывал так жадно опыт ижорцев.

«Если завтра грянет набат, что прежде всего потребуется от сталевара? — спрашивал себя Алексей. И отвечал: — Знания, смелость, уверенность». Вот к этому и должна была звать мартеновцев сегодняшняя ночная плавка.

Минут за двадцать до третьего гудка Алексей с бригадой был у печи. Подручные, не ожидая начала смены, стали помогать уходящей бригаде заправить пороги после выпуска металла. Мастер не подходил — не хотел смириться с мыслью, что его подчиненный самостоятельно сварит сталь.

Алексей занимался подсчетом, сколько ему нужно железного скрапа, известняка и руды, когда в пролете показался директор завода.

На ходу снял перчатки, подошел к Горнову:

— Утром звонил Серго. О тебе спрашивал. Велел передать, что верит в тебя, желает успеха.

И работа закипела.

Уж на что сменный инженер верил сталевару, и тот, увидев, как Алексей подгоняет к печи еще один состав с шихтой, переспросил:

— Не много ли?

— Нет. — И Горнов показал блокнот. Расчет там был сделан на плавку в двести девяносто — триста тонн.

Все процессы протекали быстрее графика. Алексей вел тепловой и технологический режимы грамотно, спокойно, как будто давно обходился без мастера. Взяли пробу — тонким блином вылилась сталь на плиту.

— Горячий металл, и лабораторный анализ хороший! — сказал сменный инженер. Успех Алексея был и для него наградой за мытарства, которые он принял вместе со сталеваром в прошлом году.

Плавка оказалась превосходной: качество отличное, вес небывалый — 305 тонн, да еще скоростная.

Не заглядывая в душевую, надев пальто прямо на прожженную спецовку, Алексей стремглав спустился с лестницы и прямиком через шлаковые отвалы побежал к мосту, ведущему через пруд в город.

Радостный ворвался он в квартиру Аврутиных и, увидев Любашу в темном коридоре, не сообразил, что ее сорвало в такую рань с постели, зачем она закуталась в шубу.

— Сумели! — кричал он, не разглядев ее распухших губ, испарины на обескровленных щеках.

Торопливо завязывая концы пуховой шали, из комнаты выскочила теща. С не свойственной ей злостью накинулась на зятя:

— Олух ты царя небесного, неужто не видишь — за машиной бежать надо. Вояки вы разнесчастные…

Последнее относилось и к Алексею, и к Кондрату Лукичу — тот ни свет ни заря побежал в цех узнавать результаты Алешиной плавки. Только вышел, как у Любаши начались предродовые схватки.

2

Ее увели куда-то вверх по лестнице, и, когда смолкли шаги, Алексей спохватился, что даже ласкового слова у него не нашлось в такую минуту. Все вылетело из головы…

Истуканом стоял возле лестницы. Каждый шорох сверху казался ему приглушенным криком Любаши. Он думал о ее муках, о том, что хочет сейчас одного — увидеть ее живой и что больше ему ничего в жизни не надо.

Алексей с трудом заставил себя выйти, пройтись по улице. Когда возвратился к роддому, двери были заперты. Алексей забарабанил в окно.