Читаем Сотворение брони полностью

Слесарь Коля Плесконос, ловко вскарабкавшись на сосну, увидел на крыше что-то вроде самолетных крыльев с пропеллером.

— Там штука дьявольская — сорваться может!.. — закричал он, предупреждая стоящих внизу. — На крышу, мужики, не то беда!

Самоделка с фанерными крыльями и корпусом тряслась всем телом, стучала по кровле маленькими, должно быть, снятыми с тачек колесами. Изношенный мотоциклетный мотор визжал, стрелял, захлебывался кашлем. За деревянными бортиками ящика-кабины виден был мальчишка в черном матерчатом шлеме. И по этому шлему — больше, чем по лицу, грязному и, казалось, испуганному собственной дерзостью, — Николай узнал Игоря Мальгина.

Мальчишка увеличивал подачу топлива — это подтверждал усилившийся грохот. Вдруг левая рука Игоря вскинулась, застыла с растопыренными пальцами. Плесконос догадался: Игорь командует мальчишкам, чьи головы видны на гребне крыши. В их руках, как вожжи у возниц, были зажаты веревки и брезентовые пояса. Концы узлами завязаны на скобах корпуса, чтобы до сигнала удержать на скате крыши подпрыгивающего, нетерпеливого деревянного коня, который, как они надеялись, взовьется и полетит.

— Хлопчики! — во всю силу легких закричал Плесконос, уже теряя надежду, что люди успеют подняться на крышу до того, как случится непоправимое. — Крепче держите веревки! Крепче! Не отпускайте! Иначе рухнет, погибнет Игорек…

Его услышали. Один мальчуган перестал разматывать веревку. Другой начал отползать назад, на противоположный скат, натягивая брезентовый ремень, как струну.

— Мальгин! — срывая голос, орал Николай. — Выключай мотор! Сорвешься!

Но Игорь, оглушенный грохотом двигателя, ничего не слышал. Его рука с растопыренными пальцами резко опустилась вниз, схватилась за руль.

Весь напрягшись, мальчишка ждал, когда освобожденная от пут машина пробежит на колесах два-три метра ската. В эти мгновения он должен дать двигателю максимальные обороты, чтобы полететь…

Несколько секунд протянулись как вечность — машина продолжала трястись на одном месте.

Игорь обернулся, чтобы повторить приказ своим помощникам, и увидел на гребне крыши мужчин, перехвативших у ребят веревки и ремни.

…После неудавшегося полета Игорь стал быстро взрослеть. Окончив семилетку, попросился на завод учеником слесаря. Трех лет ему хватило, чтобы достичь шестого разряда, с отличием защитить диплом на вечернем отделении индустриального техникума и стать бригадиром слесарей на сборке скиповой лебедки. Но когда бригадирство уже совсем было на лад пошло, Игорь неожиданно решил уступить свое место немцу, присланному фирмой из Германии.

Это возмутило бригаду и больше всех старейшего слесаря Назарыча.

— Нам горбатить — германцу на нашей шее сидеть?!

Не сумев убедить Игоря, Назарыч позвал мастера соседнего пролета Власа Никитича Мальгина. Тот выслушал старого приятеля, насупился, но рта не раскрывал.

— Чего усатую губу сосешь? Поди, не спрашивал у тебя совета племянник твой? Втемяшь ему, что не на ту дорожку сворачивает.

Но Влас Никитич продолжал молчать.

В шестнадцатом году на русско-германском фронте отравили газами отца Игоря, и мать вскоре умерла.

Кому растить Игорька, если не ему, Власу Никитичу? Баловал он парнишку, прощал ему шалости, которые не прощал и родным детям. И от души радовался, когда Игорь успевал и в работе, и в учебе. Специально на сборочный участок подался из механического, чтобы быть ближе к парню, подсказать что, если потребуется, молодому бригадиру.

— Не сплеча ли рубишь, Игорь? — спросил наконец Влас Никитич под требовательными взглядами Назарыча. — Не во вред ли делу твоя затея?

— На пользу! — доказывал Игорь. — Вейганд — друг, коммунист, а какой он сборщик, вы знаете не хуже меня. С таким бригадиром лебедку соберем к Первому мая. Мы график с ним прикинули, завтра со всеми обсудим.

— Выходит, упряжку ты ему уже сторговал?

— Не намекнул даже, хотя вижу: Вейганд справится лучше, чем я.

— Допустим, — кивнул Назарыч. — Но как его бригада поймет? Как начнет талдычить по-русски, будто в ступе печенку молотит. А по-немецки никто у нас, кроме тебя, не кумекает.

— Я буду переводить. И Вейганд учится — скоро все его будут понимать.

Русский язык Вейганд начал изучать самостоятельно еще на родине, но разговаривать там ему было не с кем. Только на Машинострое, куда фирма направила его с двумя сборщиками, ему повезло на учителя.

Игорь сразу понравился Курту. С ним интересно было говорить, тем более что учеба была «перекрестной». Вечерами часто ходили в городскую библиотеку: семь километров — туда, семь — обратно. По дороге разговаривали по-русски, а там, в отделе иностранной литературы, читали немецкие газеты, технические журналы, и тут уж помогал Вейганд.

Курт согласился возглавить сборщиков скиповой лебедки, если Игорь поделит с ним обязанности, и начальник цеха дал «добро» — в большой бригаде стало два бригадира. Игорь больше занимался с поставщиками деталей, инструментов, приспособлений; Курт обучал сборщиков сложным операциям, которые поначалу выполнял с немецкими рабочими.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука