Сотворение мира

Это тысячу раз приходило во сне.

Площадь. Черная грязь костоломных снегов.

Лязги выстрелов. Рваное небо в огне.
И костры наподобье кровавых стогов.

На снегу, близко лавки, где надпись: «МЪХА»,

В кровянистых сполохах голодных костров,
В мире, вывернувшем все свои потроха
Под ножами планет, под штыками ветров, —

В дольнем мире, где пахнет карболкой и вшой,

И засохшим бинтом, и ружейною ржой, —
Тело тощей Старухи прощалось с душой,
Навзничь кинуто за баррикадной межой.

Поддергайчик залатан. Рубаха горит

Рваной раной — в иссохшей груди земляной.
Ангел снега, над нею рыдая, парит.
Над костром — мат солдатский, посконный, хмельной.

И рубахи поверх ярко выбился крест.

И по снегу — звенящие пряди волос.
Кашель, ругань и хохот, и холод окрест.
Это прошлое с будущим вдруг обнялось.

А Старуха лежала — чугунна, мертва.

Так огромна, как только огромна земля.
Так права — только смерть так бесцельно права.
И снега проходили над нею, пыля.

И под пулями, меж заревой солдатни,

Меж гуденья косматых площадных огней
К ней метнулась Девчонка:
— Спаси! Сохрани… —
И, рыданьем давясь, наклонилась над ней.

А Девчонка та — в лагерной робе была.

Выживала на клейком блокадном пайке.
И косынка ей красная лоб обвила.
И трофейный наган бился в нежной руке.

А у Девочки той стыл высокий живот

На густом, будто мед, сквозняке мировом…
И шептала Девчонка:
— Робенок помрет… —
И мечтала о нем — о живом! О живом!

Через звездную кожу ее живота —

В пулевом — бронебойном — прицельном кольцен —
В мир глядела замученная Красота —
Царским высверком на пролетарском лице.

В мир глядели забитые насмерть глаза

Голодух, выселений, сожженных церквей, —
А Девчонка шептала:
— Ох, плакать нельзя…
А не то он родится… да с жалью моей!..

И себе зажимала искусанный рот

Обмороженной, белой, худою рукой!
А Старуха лежала. И мимо народ
Тек великой и нищей, родною рекой.

Тек снегами и трупами, криком речей,

Кумачом, что под вьюгою — хоть отжимай,
Тек торчащими ребрами тонких свечей
И командами, чито походили на лай,

Самокруткою, что драгоценней любви,

И любовью, стыдом поджигавшей барак,
И бараком, что плыл, будто храм на Крови,
Полон детскими воплями, светел и наг!

Тек проселками, знаменем, снегом — опять,

Что песком — на зубах, что огнем — по врагу!

И стояла Девчонка —

Великая Мать.
И лежала Старуха
на красном снегу.

АССУР, АМАН И ЭСФИРЬ