Сотворение мира и человека

Все проходит, все кончается. Какой смысл тогда у жизни на Земле, у самой этой Земли, если все равно все обратится в прах?.. Вспомним, как Гераклит, восхваляя красоту и гармонию мира, вдруг в отчаянии восклицает: «Куче мусора, наудачу высыпанного, подобен самый прекрасный космос!»

Действительно, какой смысл в красоте мира, его гармоничности и логичности, если все это обречено на смерть и разложение? В вопле Гераклита прекрасно выражена эта извечная тоска человечества по спасению мира, по преодолению смерти и для мира, и для человека.

Пытаясь найти какой-то выход, возможность жить после смерти, древние мыслители создают учение о перевоплощении душ. Тела истлевают в земле, души же на новом витке выходят в жизнь, получают новое тело…

Как о смерти говорит Библия?

Итак, смерть – общий удел людей, путь всей земли (3 Цар. 2, 2). Перед лицом неотвратимой смерти жизнь – лишь краткий миг, хрупкое и мимолетное благо. Она лишь тень, дуновение, ничто… (см. Пс. 38, 5; 88, 48; 89; Иов 14,1–2; Прем. 2, 2). Библейский мудрец называет жизнь суетой, тщетой.

Но откуда такой пессимизм, если Библия верит в загробную жизнь? Дело в том, что вера в полноценное и каким-то образом активное существование после смерти начинается лишь с поздним иудаизмом.

Даже еще во времена псалмопевца и царя Давида, то есть за тысячу лет до Рождества Христова, считалось, что смерть – это сон, душевная бездеятельность. Что мертвый человек погружен в такое состояние, в котором он не может ни слышать, ни видеть, ни думать… Лишь по воскресении, когда кости начнут обрастать мышцами, кожей, люди вновь будут жить полноценно. Пока же все после смерти отправляются в шеол, место темное, безвидное. Души существуют в этом шеоле, или, как в нашем переводе, в преисподней, как тени. Это место забвения и печали. Все преданы праху и тлену…

В разных ветхозаветных книгах эта мысль звучит вновь и вновь: никто из умерших не вспоминает о Тебе, а в аду кто исповедует Тебя ? – восклицает псалмопевец (Пс. 6, 6). В 87-м псалме, автор которого Еман, современник и соратник Давида, мы читаем: Я сравнялся с нисходящими в могилу, я стал, как человек безпомощный. К мертвым причтенный, как убитые, лежащие во гробе, о коих Ты более не вспоминаешь и которые от руки Твоей отринуты. Положили меня в ров преисподний, во мрак и тень смертную. На мне отяготела ярость Твоя и все волны Твои навел Ты на меня. Ты удалил знаемых моих от меня: сочли меня отвратительным для себя, я предан и не имею выхода. Глаза мои изнемогли от страдания: взывал я к Тебе, Господи, весь день, воздевал к Тебе руки мои. Ужели для мертвых творишь чудеса? Или врачи воскресят (их), и они будут исповедовать Тебя? Ужели кто во гробе будет возвещать о милости Твоей и истине Твоей в (месте) погибели? Разве во мраке узнаны будут чудеса Твои и правда Твоя в земле забытой? (Пс. 87, 5-13).

Особенно много такой безотрадности в Книге Экклесиаста и в Книге Иова, книгах очень древнего происхождения. Так, отчаявшийся Иов восклицает: …преисподняя – дом мой; во тьме постелю я постель мою; гробу скажу: ты отец мой, червю: ты мать моя и сестра моя. Где же после этого надежда моя? и ожидаемое мною кто увидит? В преисподнюю сойдет она и будет покоиться со мною в прахе (Иов 17, 13–16).

Отчаявшись и плача, Иов просит Бога посмотреть на него, не отворачиваться. Иов молится: взгляни на меня, мой Создатель, прежде нежели отойду, – и уже не возвращусь, – в страну тьмы и сени смертной, в страну мрака, каков есть мрак тени смертной, где нет устройства, где темно, как самая тьма (Иов 10,21–22). Можно умножать примеры, однако и так становится ясно, что для древних иудеев была характерна идея существования душ после смерти в особом темном месте – шеоле.