Сотворение мира.Книга первая

Так был решен вопрос о десанте. Покровский получил у Врангеля деньги и тотчас же уехал в Варну, где через грека-комиссионера купил быстроходную парусно-моторную шхуну, начал искать опытных моряков и собирать оружие…

Максим Селищев ждал дней десять. В один из холодных осенних вечеров в барак, где жили офицеры-гундоровцы, вошел здоровенный детина в полушубке. Он спросил хорунжего Селищева, назвал себя сотником Моисеем Власовым и сказал, что генерал-лейтенант Покровский приказывает хорунжему выехать в Варну. Ночью Максим и приезжий сотник покинули лесной барак.

На улицах Варны Максим увидел множество русских. Они слонялись по городу группами и в одиночку, сидели в порту с мешками, толклись возле двухэтажного домика, на дверях которого была прибита картонка с надписью «Уполномоченный Красного Креста РСФСР».

Когда сотник Власов и Максим проходили мимо этого домика, из дверей вышел высокий, стройный офицер без погон, одетый в защитную гимнастерку и галифе. У него было открытое смуглое лицо, на губах играла веселая улыбка. Как только он вышел на крыльцо, его тотчас окружили десятка полтора казаков.

— Видали? — скривился Власов. — Это самый главный провокатор и шпион, войсковой старшина Агеев. Он был адъютантом у вашего донского генерала Сидорина, а потом, сволочь, ездил из Турции в Москву — просить у Ленина, чтобы казакам позволили домой ехать…

Власов дернул плечом, с плохо скрытой ненавистью посмотрел на Агеева и засмеялся.

— Теперь, сучий сын, мотается по всей Болгарии, уговаривает казаков возвращаться в Совдепию. Ну да ладно! Для него уже не одна пуля готова…

В тот же вечер генерал Покровский принял Максима. Увидев его, Максим удивился. По внешности Покровский ничем не напоминал свирепого палача и садиста. Был он молод, подвижен, чернобров, говорил приветливо, звучным голосом. Пожалуй, только тени под нижними веками да странная манера прикусывать губы говорили о разнузданности и нервозности этого незаурядного авантюриста.

Покровский расхаживал по консульскому кабинету в расстегнутом генеральском кителе и чистил пилочкой ногти. У окна на диване сидел добродушный толстый офицер с сонным выражением лица и белыми бабьими руками. Это был начальник контрразведки группы Покровского полковник Муравьев.

Как только Максим вошел в кабинет, Покровский, отрывисто роняя слова, сказал:

— Хорунжий Селищев? Я пригласил вас в числе первых потому, что предпочитаю иметь дело с младшими офицерами. Все наши старшие превратились в слюнтяев. Вместо того чтобы бить красную сволочь, они греют зады в чужих гостиницах и выпрашивают грошовые подачки.

Круто повернувшись, он спросил:

— В вашей сотне приличные винтовки есть? Надеюсь, вы не все сдали братушкам болгарам?

— Нет, сейчас у нас почти не осталось оружия, — сказал Максим. — Часть сдали по требованию, часть выменяли у пастухов на мясо и брынзу, а небольшую часть спрятали, каждый на свой риск, потому что боятся наказания.

Сунув руки в карманы, Покровский крикнул Муравьеву:

— Слышали? Вот она, ваша информация, хрен ей цена! Храбрые сыны славного Дона винтовки на брынзу меняют, дрожат при виде болгарского стражаря, а вы мне твердите, что в Гундоровском полку есть оружие! Не разведчик вы, а тюфтяй, ощипанная ворона!

Полковник Муравьев виновато заморгал глазами, поежился, стал глядеть куда-то в угол.

— Вы что-нибудь знаете о предстоящей операции? — спросил Покровский, осматривая Максима с ног до головы.

Максим решил уклониться от ответа.

— Ничего не знаю. Генерал Гусельщиков от имени войскового атамана приказал мне прибыть в ваше распоряжение. Остальное мне неизвестно.

Покровский кивнул, походил, посвистывая, по кабинету, потом сказал:

— Идите, хорунжий. Завтра утром вы незаметно проводите сотника Власова на вокзал, доложите мне о том, что он благополучно сел в поезд, и будете свободны дня четыре до его возвращения.

Максим поклонился и вышел. А Покровский, презрительно усмехаясь, бросил Муравьеву:

— Ступайте, Шерлок Холмс. Из-за вас я вынужден посылать с Власовым письмо в Сербию, к генералу Воровскому, — без пулеметов и без винтовок десант не сформируешь…

Ночью генерал написал длинное письмо, в котором излил всю свою горечь и злость. В письме было написано:

«Дорогой Александр Александрович!