Сотворение мира.Книга первая

Хаббард усмехнулся, посвистал и стал прохаживаться возле бочки. Максим побродил по степи, остановился покурить у грузовика, где собрались мужчины. Всюду он слышал одни и те же разговоры: о засухе и разорении, о голоде, о том, что сотни ферм в Кентукки проданы за бесценок.

— На нашем горе наживается всякая дрянь, — сказал бритый старик в потертой шляпе. — Мы разоряемся, а те, у кого есть деньги, скупают земли за бесценок, а потом сдают их в аренду втридорога…

— У них, конечно, все идет иначе, — ввернул белобрысый парень с гаечным ключом в руке. — Они пашут тракторами сразу большие загоны, устанавливают на полях свои молотилки, нанимают сезонных рабочих. А вот, скажем, мы с братом имели одного мула, и тот издох от сапа…

Максим слушал все, что говорили люди, ходил взад и вперед и думал о том, что мир, должно быть, очень нескладно устроен, если даже в стране, которую все считают самой богатой, множество людей нищенствует и всюду царит неправда. Тут, в степи, на привале «луковичного батальона», у Максима впервые в жизни появилась мысль о том, что он вообще напрасно живет в этом беспощадном мире и что, пожалуй, было бы лучше покончить с этим миром всякие счеты.

Скоро «батальон» двинулся дальше. Вновь заскрежетали, заскрипели машины, взвились облака пыли, и дорога побежала назад в чадной мгле. Бочка тряслась, колыхалась, а в бочке, раскачиваясь, жалобно всхлипывала избитая, оборванная женщина…

Только на третьи сутки, перед рассветом, «луковичный батальон», потерявший в дороге четыре автомобиля, прибыл к болотам, где располагались обширные плантации компании «Сайото лэнд К°». Когда рассвело, люди увидели равнину с едва заметными холмами, между которыми розовели ирригационные каналы, а по западинам, покрытым редким кочкарником, блестели болота.

Юркий посредник, размахивая шляпой, встретил батальон на дороге и проводил в поселок. Этот поселок представлял собою три ряда поставленных на сваи убогих лачуг с дощатыми крышами и выбитыми окнами. Лачуги напоминали стойбище доисторических людей.

— За жилище дирекция компании будет взимать небольшую плату, — поблескивая хорьковыми глазами, сказал посредник. — Это сущие пустяки — три доллара в месяц с человека. Зато в каждом доме у нас имеются деревянные полы и потолочные отверстия для установки временных печей.

Утомленные трудной дорогой, люди молчали. Один за другим стали они вылезать из автомобилей и, шлепая ногами по воде, отправились выбирать подходящие лачуги. Но пьяный Шатун остановил их сиплым окриком:

— Куда полезли?! Сейчас мы распределим эти свинарники по жребию, чтобы не было никаких обид.

С помощью белобрысого парня он нарезал из оберточной бумаги несколько сот билетов, карандашом написал на них номера, встал на ступеньку своего «Гудзона» и закричал:

— Подходите тянуть жребий! Каждая халупа может вместить до десяти человек. Значит, надо разбиться на десятки.

Максиму и Хаббарду досталась одна из самых ветхих лачуг на краю поселка. Они решили поместить с собой Марту с двумя детьми, бритого старика — его звали Джозеф Тинкхэм — с незамужней дочерью Лорри и белобрысого парня Фреда Стефенсона, который всю дорогу усиленно ухаживал за Лорри и, по всем признакам, имел на нее серьезные виды.

Тщедушная голубоглазая Лорри с помощью Марты отгородила двумя старыми простынями угол в лачуге, помыла пол и стены, а Фред с папашей Тинкхэмом быстро установили чугунную печурку и заклеили пустую оконную раму листом промасленной бумаги.

— Бедный человек везде приспособится, — сказал папаша Тинкхэм. — Пошли его на Луну — он и там найдет убежище, лишь бы ему не изменили руки…

К вечеру на поселок налетели тучи комаров. Они с нудным зуденьем носились в теплом, влажном воздухе, кружились над лачугами, пролезали в каждую щель и истязали усталых людей до тех пор, пока, раздутые и отяжелевшие от крови, не отваливались от потного, горячего человеческого тела.

Максим не спал всю ночь. Он лежал рядом с Хаббардом, закинув руки за голову, и невидящими глазами смотрел в темноту. В глазах у него мельтешили желтые искры, в ушах не утихал унылый гул автомобильных моторов. Снова — в который раз! — он с глухой болью вспомнил родную станицу, Марину, дочку, вспомнил долгое сидение в окопах, опутанный колючей проволокой лагерь на чужом берегу, страшные ночи ожидания смерти в тырновском подвале и пробормотал, вздыхая:

— Да, жизнь кончена… Ничего, брат, не поделаешь, кончена жизнь…

На восходе солнца весь «луковичный батальон», включая маленьких детей, вышел на работу. Плантации располагались на едва приметных высотах, окруженных зеленовато-желтой водой бесконечных болот. Десятки лет фермеры, арендаторы, а затем «Сайото лэнд К°» пытались осушить эти болота, но так и не довели дело до конца — почти каждый земельный участок был окружен вязкими разливами грязи или растянутыми по низинам болотами.

Пока «батальон», разбиваясь на группы, дошел до плантаций, люди вымокли и почернели от грязи. Они сняли башмаки, закатали штаны, подоткнули юбки, подняли детей на плечи и разбрелись по участкам.