Сотворение мира.Книга третья

Прочитав письмо матери, Андрей долго сидел молча. Несмотря на то что в детстве ему не раз попадало от строгого, вспыльчивого Дмитрия Даниловича, он любил отца, с годами все больше понимал, как тому было трудно прокормить и вывести в люди большую семью. Вспомнил он, как в голодную зиму 1921 года отец бродил по хуторам, менял на жалкие крохи зерна последнюю обувь и старые материнские платья, как он, не щадя себя, лечил тифозных и был счастлив, если ему удавалось принести домой кружку кукурузной муки или полведерка кислой капусты. Горячий, непоседливый Дмитрий Данилович не терпел неправды, нерадивости, лени, мог с утра до ночи носиться по Огнищанке как угорелый, покрикивая на всех, кто попадался ему под руку, стыдил и ругал соседей за то, что они плохо смотрели за своими полями, за то, что у них были грязные дворы или не чищены лошади и коровы. И вот теперь этот полный кипучей энергии человек, если верить письму любящей все преувеличивать матери, лежал пластом, прикованный к постели.

На следующий день, рано утром, совхозный кучер ждал Андрея у калитки. Андрей надел короткую, подбитую мехом куртку, взял шапку.

— Спасибо вам, Федосья Филипповна, за все, — сказал хозяйке. — Я вернусь через две недели.

В комнату вбежала Наташа с брезентовым плащом в руках.

— Возьмите дождевик, Андрей Дмитриевич, — тихо сказала она, потупившись, — снег тает, а с крыш вода течет…

Сытые кони с места рванули рысью. Через несколько минут станица Дятловская скрылась за лесом левобережья… После двух с лишним суток мучительной езды на лошадях, попутных грузовиках, в битком набитом вагоне медлительного поезда Андрей под конец сумеречного дня пешком пришел из Пустополья в Огнищанку. Наспех обнявшись с матерью и сестрой, он слегка обогрелся у горящей печи и пошел в комнатушку, где лежал отец. Сердце Андрея сжалось от боли и жалости. Похудевший, небритый, с темным лицом, Дмитрий Данилович полусидел, откинувшись на высоко взбитые подушки. Увидев сына, он хотел улыбнуться, но вместо улыбки странно скривил рот.

Андрей встал на колени, положил голову на грудь отца.

— Н-ну, как у т-тебя дела? — с трудом проговорил Дмитрий Данилович. — Н-не обижают казаки?

Совсем близко впервые увидел Андрей, как много белых нитей седины в темных, почти черных волосах отца, какие глубокие морщины исполосовали его лицо, как скорбно сжаты его обычно такие крепкие губы.

— Что ты! — волнуясь, сказал Андрей. — Никто меня не обижает. Осенью мы большой сад посадили… хороший сад… Вот пройдут холода, приедешь посмотришь. Тебе понравится. Может, и насовсем останетесь с матерью у меня.

— Да, да. — Дмитрий Данилович прерывисто вздохнул. — Я приеду… обязательно п-приеду…

Настасья Мартыновна рассказала сыну, что у отца почти неподвижны правая рука и ноги, что с того самого дня, как с ним случился удар, он стал плохо говорить.

— Я вначале совсем не понимала, что ему хочется, — вступила в разговор Каля. Подойдешь к нему — он забормочет, чувствует, что его не понимают, и начинает злиться, кусать губы.

В тот же день Андрей дал телеграмму в Ржанск, оттуда на санитарном автомобиле приехал врач, чистенький старичок в старомодном пенсне. Он долго осматривал Дмитрия Даниловича, долго расспрашивал Настасью Мартыновну о больном, аккуратно выписывал рецепты и напоследок сказал:

— Состояние вашего хозяина весьма серьезное. Болезнь его именуется апоплексией, или, иначе говоря, инсультом. Словом, у него кровоизлияние в мозг. Однако течение болезни позволяет надеяться на более или менее благоприятный исход, хотя остаточные явления будут. Вот так. Постарайтесь ничем не раздражать больного. Лекарства, которые я выписал, давайте регулярно, и все, как говорится, образуется…

После отъезда ржанского доктора Андрей накинул на плечи отцовский полушубок, вышел во двор, закурил, осмотрелся. Старые помещичьи коровники и конюшни колхоз кое-как отремонтировал, покрыл соломой. У коровников стояли присыпанные снегом арбы. Дворик примыкающей к колхозным фермам амбулатории был огорожен невысоким забором. Все здесь было давно знакомо Андрею, и все за годы его отсутствия изменилось; отсюда, со склона холма, на котором прошло его детство, он увидел и старый колодец, у которого когда-то молча прощался с Таней Терпужной, первой своей любовью, и дома высланных на Дальний Восток огнищанских кулаков Антона Терпужного и Тимофея Шелюгина, и новые избы — в долине их появилось пять или шесть, и поредевший от вырубок лес на втором холме.

Он долго бродил по засыпанной снегом пустынной улочке. Над огнищанскими избами вились дымки. Из леса доносился гортанный крик голодных ворон. Деревня казалась вымершей…

3

Уже в сумерках к Ставровым зашли Илья Длугач, председатель колхоза Демид Плахотин и Николай Турчак, друг детства Андрея, которого тот не сразу узнал.