Вооружение немецкого вермахта росло как на дрожжах. Быстроходные бомбардировщики и истребители, пушки и танки, мощные линкоры, легкие крейсеры, миноносцы, подводные лодки с каждым месяцем делали армию Германии все сильнее и сильнее. На военных парадах обыватели восторженно замирали, видя железную поступь марширующих батальонов, пламя пылающих факелов, рычащие колонны танков, развевающиеся знамена с орлами и свастикой.
В стране бесконтрольно бесчинствовали гестапо и всесильная СД, которая держала под неослабным надзором не только народ, но и партийных функционеров-нацистов и даже тайную полицию. Всем людям приказано было следить друг за другом, все было построено на доносах, подслушивании, слежке, вмешательстве соглядатаев в самые интимные стороны человеческой жизни. Никто не был застрахован от неожиданного вызова в гестапо, от ареста, мучительных пыток, заключения в концлагерь или смертной казни.
Доктор Зигурд фон Курбах воздерживался от официального вступления в национал-социалистскую партию, но благодаря своим несметным капиталам знал лучше многих других людей, куда устремлены ближайшие цели Гитлера, и потому решил, что судьбу Юргена Рауха следует, пока не поздно, повернуть на менее опасную дорогу. «Зачем ему терять голову в бою? — думал фон Курбах. — Хорошую карьеру можно сделать и в штабе».
Он исподволь стал уговаривать дочь и зятя переехать из Мюнхена в Берлин.
— Несмотря на свою историю, Мюнхен все же как был провинцией, так и остался, — говорил он Юргену. — Пора вам с Ингеборг перебираться в столицу, там и тебе и ей открыты все пути, а здесь вы сами скоро превратитесь в провинциалов. Надо думать о завтрашнем дне…
Так с помощью влиятельного тестя подполковник вермахта Юрген Раух оказался с женой в Берлине, получив назначение в оперативный отдел генерального штаба сухопутных войск. По совету отца Ингеборг занялась приведением в порядок новой берлинской квартиры.
— Работу я тебе найду сам, — сказал доктор Курбах. — Твоя служба в СС мне не нравится, это не женское дело.
Комфортабельная квартира была найдена неподалеку от Александерплац, в тихом аристократическом районе. Ингеборг недели три посещала магазины, по своему вкусу выбирая шторы, ковры, накупила множество изящных безделушек. Однако, слушая уговоры отца оставить службу в СС и заняться каким-нибудь «женским делом», как он говорил, Ингеборг только посмеивалась.
Юргену она сказала:
— Каждый человек должен заниматься тем, что ему нравится. Мне, дорогой Юрген, нравится моя служба в СС. Не думай, конечно, что я хлещу плетью арестованных, заливаю им в рот и в нос касторку или подвешиваю их на крюк вниз головой, как это не без удовольствия делал твой кузен Конрад. Такая грязная работа не по мне. Я люблю устрашать обывателей, чувствовать себя властительницей. Понимаешь? Кроме того, мне приятно сознавать, что я нахожусь в самой гуще борьбы и вместе с моими товарищами уничтожаю дрянь…
Вслушиваясь в слова жены, Юрген, к своему удивлению, словно впервые заметил, как за последние годы изменилась Ингеборг. Ее стройная фигура отяжелела, на шее некрасиво выдавались складки жира, подкрашенный рот с тонкими, втянутыми губами стал напоминать прямую рану, нанесенную ножом. Ела Ингеборг много, жадно.
На вежливые просьбы мужа последить за собой и соблюдать форму отвечала насмешливо:
— У каждого свой вкус. Я не хочу голодать и быть похожей на тощую француженку. А ты, видимо, любишь женщин, у которых ни спереди, ни сзади нет ничего. Вот и подыщи себе такую любовницу. Я разрешаю…
Вскоре Ингеборг была зачислена в так называемую группу «Д», в дивизию СС «Мертвая голова», подчиненную правлению концлагерей, но работала пока в самом управлении, никуда не выезжая. Настроение у нее всегда было ровное, ничто, казалось, не могло вывести ее из равновесия. Особенно обрадовалась Ингеборг, когда из Испании вернулся Конрад Риге. Он был легко ранен в плечо, с гордостью носил черную перевязь, выставлял напоказ орден, полученный из рук генерала Франсиско Франко. И вовсю хвалил многотысячный немецкий легион «Кондор», отправленный Гитлером в Испанию.
— Я убедился, что противника, равного нам по силе, нет нигде, — с апломбом говорил он. — В назначенный фюрером час мир дрогнет от ударов немецких армий. Мы сметем с лица земли всех наших врагов…
Юрген Раух не без тревоги слушал разглагольствования своего ретивого кузена. Работая в генеральном штабе, он уже знал, что близится выполнение тщательно подготовленного плана, по которому должна быть разгромлена Польша. В том, что руководимые бездарным командованием польские войска не устоят перед отлично вооруженными армиями немцев, Раух не сомневался так же, как не сомневались в этом его начальники в генеральном штабе, но так же, как они, он боялся, что Англия и Франция не допустят разгрома Польши и объявят Германии войну.