Сотворение мира.Книга третья

На протяжении двух с половиной суток в Лондоне, Париже, Риме, Берлине днем и ночью раздавались звонки телефонов в министерских кабинетах. Возбужденными, нервными голосами разговаривали премьеры, министры, послы, военные атташе, советники, шпионы. Сто с лишним часов европейские политики чувствовали себя как на вулкане, строя различные хитроумные комбинации.

Третьего сентября, в девять часов утра, английский посол в Германии Гендерсон появился в кабинете гитлеровского министра иностранных дел Иохима Риббентропа. Посол вошел в кабинет, поднял голову, молча остановился у дверей. На него выжидательно смотрели сидевшие за столом Гитлер и Геринг. У окна стояли Риббентроп и переводчик Шмидт.

— Что угодно господину послу? — настороженно спросил Риббентроп.

— Мне поручено передать вашему превосходительству следующее, — растягивая слова, сказал Гендерсон. — Если сегодня до одиннадцати часов утра от немецкого правительства не будет получен удовлетворительный ответ на ноту правительства его величества от первого сентября и если этот ответ не будет доставлен правительству его величества в Лондон, то между обеими странами с указанного часа будет существовать состояние войны…

Переводчик Шмидт, глядя на Гитлера, медленно переводил слова Гендерсона.

Посол вручил Риббентропу папку с текстом ультиматума, учтиво поклонился и вышел. В кабинете воцарилась тишина.

— Что теперь? — сумрачно спросил Гитлер, посмотрев на Риббентропа.

Побледневший Риббентроп тихо ответил:

— Я полагаю, что с минуты на минуту французы передадут нам аналогичный ультиматум.

Он не ошибся. Через два часа в его кабинет вошел посол Франции Кулондр. От имени французского правительства он также потребовал ответа на ноту от первого сентября и закончил коротко:

— В случае отказа Франция вынуждена будет с семнадцати часов сегодняшнего дня выполнять свои, известные германскому правительству обязательства в отношении Польши.

Выслушав Кулондра, Риббентроп шагнул к нему, по-актерски развел руки.

— Рейх может только сожалеть, — с елейной вежливостью сказал он, — если Франция считает себя вынужденной вмешаться в конфликт. Что касается нас, то мы будем сражаться только в том случае, если Франция нападет на нас.

Кулондр не без удивления спросил:

— Означает ли это, господин министр, что ваши слова являются ответом на нашу ноту, причем ответом отрицательным?

— Да, господин посол, — сказал Риббентроп, — вы поняли меня правильно. Однако я повторяю, что немецкие войска будут действовать только в случае нападения на нас, а Франция при таком положении окажется агрессором.

Кулондр уловил в словах Риббентропа достаточно ясный намек на то, что немцы не намерены начинать войну на Западе и что Франция может не беспокоиться. Тем не менее перед уходом французский посол счел нужным сказать:

— Я вынужден повторить, что с семнадцати часов сегодняшнего дня Франция будет находиться в состоянии войны против Германии…

Этот день стал началом тех удививших весь мир отношений между двумя противостоящими армиями — одной немецкой и другой англо-французской, — которые после объявления войны должны были по всем привычным для людей законам сражаться, а они — малочисленная немецкая армия и значительно превосходившая ее армия англо-французская, — вместо того чтобы воевать, спокойно отсиживались в окопах, играли в карты и в футбол. На так называемой передовой линии не слышно было ни выстрелов, ни гула атак, ни скрежета танков. В полях и перелесках перекликались непуганые птицы. Солдаты в положенный час завтракали, обедали, ужинали, в свободное время — а его было более чем достаточно — занимались спортом, писали домой пространные письма, балагурили.

Не лишенные юмора остряки назвали эту непонятную войну «странной», «чудной», «сидячей» войной. Шли дни, недели… Гитлера нисколько не тревожил западный «фронт», и он безнаказанно разделывался с Польшей. Что касается польских генералов, то они еще до вторжения немцев сделали все для молниеносного разгрома своей страны: за несколько месяцев до нападения Германии наотрез отказались от помощи Советского Союза и слепо верили в то, что правители Англии и Франции поддержат их оружием и военными действиями. Объятые паникой, они теперь потеряли управление своими войсками, и едва ли не первым среди генералов дрогнул и стал метаться в тщетных поисках военных решений бездарный главнокомандующий, именуемый «генерал-инспектором», фактический глава государства маршал Рыдз-Смиглы.