Заместитель наркома еще раз, изучая сидевшего перед ним Александра, взглянул на него:
— Посол в Китае просил хотя бы временно, пока будет налажена связь, прислать в его распоряжение одного из опытных дипкурьеров. Мы решили остановиться на вас, товарищ Ставров. Если у вас никаких причин для отказа нет, вам сразу же будет выписан паспорт с визой и выдан курьерский лист.
— Ехать нужно сейчас? — спросил Александр.
— Чем скорее, тем лучше. Во всяком случае, вам предоставят несколько дней для приведения в порядок своих дел, потому что срок вашего пребывания в Китае не определен. Мне думается, что вам придется пробыть там не менее года.
Александр знал, что эта поездка, связанная с трудной работой в Китае, охваченном гражданской войной, чревата многими опасностями, знал, что ему можно отказаться от поездки — он понял это по тону заместителя наркома. Но после смерти Марины его ничто уже не удерживало здесь, а уклоняться от опасностей было не в его правилах. Поэтому он сказал твердо:
— Хорошо. Если надо, я поеду. Что же касается личных дел, то мне достаточно трех-четырех дней.
— Ну и отлично, — сказал заместитель наркома. — Вам доведется стать очевидцем очень интересных событий, я уверен в этом.
Он поднялся, протянул Александру руку:
— Счастливого пути, товарищ Ставров! Все необходимые инструкции вы получите в отделе азиатских стран…
Три последних дня, проведенные Александром в Москве, показались ему сном. Он ни разу не уезжал так далеко, на такой неопределенно долгий срок и теперь словно прощался со всем тем, чего не замечал в обыденной жизни: с московскими улицами, домами, с людьми, которых он не знал прежде, но которые представлялись ему теперь близкими и родными. Ивана Черных не было в Москве, Александру не с кем было поделиться своим настроением, и он часами бесцельно бродил по улицам или сидел на Тверском бульваре, молчаливо провожая взглядом прохожих.
В конце июня чуть не каждую ночь над Москвой бушевали короткие теплые ливни с громами, а наутро омытый город свежел, сверкал сияющими стеклами витрин, яркой зеленью деревьев, был насыщен запахами влажных цветов.
В эти прощальные дни, покидая родину, Александр впервые почувствовал, что острое чувство горя и одиночества, вызванное смертью Марины, как-то притупилось в нем, стало утихать, уступая место мягкой, светлой грусти. Он и сам не знал, почему утихло его неутешное горе, чем вызвано появление этого нового чувства легкой грусти. Он решил, что здесь, на родной земле, он любит все — людей, города и села, чистое небо над ними — и что ему жаль расставаться со всем этим, таким дорогим его сердцу.
Брату и невестке Александр послал перед отъездом короткое письмо:
«Дорогие огнищане! На днях я уезжаю в Китай. Сколько времени мне придется пробыть там, неизвестно. Думаю, что вернусь я не скоро. Все мои вещи остаются на московской квартире и в случае чего будут переданы вам. Отказаться от этой поездки я не хотел и не имел никакого морального права. Долг коммуниста для меня превыше всего. Будем надеяться, что все закончится благополучно и мы увидимся. К вам, дорогие, у меня есть маленькая просьба: пусть ребята хоть изредка посещают пустопольское кладбище и следят за цветами на могиле Марины. Таю не обижайте и не давайте ей чувствовать свое сиротство. Обнимаю вас всех и желаю вам всего доброго.
Ваш Александр Ставров».
Дождливым летним вечером Александр покидал Москву. До Ярославского вокзала, откуда отходил транссибирский экспресс, его провожали Тер-Адамян с дочкой.
— Ни пуха вам, ни пера, Александр Данилович! — Суетливый адвокат обнял своего квартиранта. — Оно конечно, интересная у вас поездка, но лучше бы вы от нее отказались.
— Почему?
— Потому что там, где летают пули, веселого мало. Я, честно говоря, выбрал бы для себя другой маршрут — Париж или, скажем, Рим.
— Ничего, бог не без милости, казак не без доли. Авось я и в Китае не пропаду.
— Будем надеяться, — заключил Тер-Адамян.
Как только поезд отошел от перрона, Александр закрылся в своем купе. За пять лет он впервые ехал один, без почты ему нечего было охранять, и он улыбаясь думал, что длинные дороги для него сущий отдых. С наслаждением вытянувшись на постели, Александр вспомнил напутственное слово референта отдела азиатских стран, суховатого человека в пенсне, отлично знающего положение в Китае.
— То, что вы увидите в Китае, вам не приходилось видеть нигде, — медленно выговаривая слова, начал референт. — На юге Китая, в Кантоне, год назад Гоминьданом создано национальное правительство Китайской республики. Именно здесь сейчас находится очаг революции. Вся северная часть Китая кишит крупными и мелкими генералами-милитаристами, пешками в руках разных капиталистических стран: там и японский агент Чжан Цзолин и его сынок Чжан Сюэлян, там англо-американский ставленник У Пэйфу со своим дружком Сунь Чуаньфаном и десятки шакалов разных рангов. Отдельно следует сказать о так называемой «народной армии» генерала Фын Юйсяна, расположенной в провинциях Чжили, Жэхэ, Шаньси и занимающей особые позиции.