Читаем Сотворение мира.Книга вторая полностью

Ехали они еще семь дней. С каждым часом дорога становилась все уже и труднее. Со всех сторон их окружало безмолвное царство глухой тайги. Ветер не проникал сюда, в эту глушь. Недвижимо стояли огромные, заросшие мохом кедры и пихты. Их недосягаемые кроны обвивали припорошенные снегом, похожие на уснувших змей гирлянды лиан. Петлявшую по распадкам и склонам сопок неезженую дорогу то и дело преграждали завалы бурелома, и этот дикий хаос мертвых деревьев надо было объезжать. Андрей и Токарев часто сходили с саней, разыскивали среди густой чащобы извилины забитой снегом дороги, чтобы потом взять под уздцы мерина и провести его по засыпанному сугробами лабиринту.

На четвертые сутки, после полудня, их настигла пурга. Вначале они услышали только ее отдаленный шум и завывание ветра, но уже через час осатанелый ветер понес по тайге клочья белесой снежной мглы, и вскоре эта страшная, беснующаяся мгла заволокла все вокруг, скрыла даже ближние стволы кедров, засвистала, загрохотала, зашипела так, словно наступил конец света.

Токарев остановил коня, накинул на него попону, подвязал ее к оглоблям.

— Держи брезент! — крикнул он Андрею. — Растянем его на кольях и укроемся от ветра!

Запасливый Токарев, зная тайгу, еще в Кедрове заготовил и вез с собой колья, на отводах саней привинтил железные скобы, куда, в случае необходимости, вставлялись колья. Сейчас он с помощью Андрея растянул и привязал к кольям плотный брезент, превратив сани в палатку. Там, укрывшись от ветра и снега, они быстро развели примус, поели, подвязали коню дорожную торбу с овсом, накормили его, напоили натопленной из снега водой, погасили примус и улеглись, растянувшись в спальных мешках.

В темноте, покуривая под завывание ветра и шум метели, Токарев рассказал Андрею, как два года назад Особая дальневосточная армия разгромила китайских белобандитов, которые налетами на КВЖД [8]пытались втянуть Советский Союз в войну.

— Я в то время находился в действующей армии, — сказал Токарев, — лихо мы им морду набили.

Потом, понизив голос, он начал рассказывать о цели своей поездки в тайгу.

— Понимаешь, Андрей, — сказал Токарев, — тут штука серьезная. Ты парень свой, и от тебя можно это не скрывать. Дело в том, что через нашу границу перешел и где-то в этих местах скрылся один из крупных агентов белогвардейского генерала Семенова штаб-ротмистр Тауберт. Сейчас весь наш аппарат от Бочкарева до Хабаровска поставлен на ноги. Эту птицу нам приказано поймать во что бы то ни стало.

— Задача не из легких, — сказал Андрей.

Токарев вздохнул:

— То-то и оно. Попробуй найди его. Нырнул он в тайгу, как иголка в сено, и будь здоров. А тут еще эта проклятая пурга все следы заметает…

Пурга мела всю ночь. К утру ветер утих, а когда Андрей и Токарев выбрались из своей самодельной палатки, на небе не было ни облачка, солнце золотило верхушки припорошенных снегом деревьев.

— Отлично, — разминаясь после сна, сказал Токарев. — Сейчас выпьем по кружке кофе и двинемся дальше. По-моему, к вечеру мы выберемся из этой чертовой тайги и покатим по льду. Где-то тут должен быть приток реки.

Надежды Токарева оправдались. После полудня они увидели ледяную гладь неширокой речки с довольно крутыми каменистыми берегами, отыскали пологий спуск и выехали на лед. Ехали еще два дня и наконец на высоком скалистом берегу увидели селение, издали напоминающее крепость. Десяток его островерхих деревянных домов, построенных так плотно, что они казались пристройками одного огромного дома, были окружены оградой, которую трудно было назвать частоколом — толстые, затесанные на острие, просмоленные бревна выглядели как неприступная крепостная стена.

Заглянув в планшет, Токарев сказал:

— На карте это селение значится, но, по-моему, в нем спокон веку никто не был. Во всяком случае, в Кедровском районе его не знают. И название у него самое что ни на есть каторжное: Макаровы Телята.

— Сильное название! — не без тревоги отозвался Андрей.

Солнце близилось к закату. Его косые багряно-желтые лучи озаряли тайгу, снежные сугробы и селение-крепость на берегу ровным холодным светом. Токарев, придерживая мерина, зорко всматриваясь в очертания неведомого селения, сказал сквозь зубы:

— Гляди, Андрей, похоже на то, что нас ожидает самая торжественная встреча. Видишь, сколько их валит из ворот? Держи-ка на всякий случай свое ружье поближе, а я переложу наган…

Но, судя по виду встречающих, у них пока не было заметно никаких воинственных намерений. Из полуоткрытых ворот селения торопливо выходили и останавливались на берегу одетые в меха мужчины, женщины, дети. Приложив ладони к глазам, они смотрели на приближающиеся сани.

Впереди всех, опираясь на палку, стоял древний старик с длинной седой бородой. Из-под его меховой шапки выбивались такие же седые волосы.

Токарев остановил коня, притронулся рукой к буденовке и сказал:

— Здоровы были, люди добрые!

Стоявший впереди старик снял шапку, низко поклонился:

— Спаси вас бог и помилуй. Заезжайте, гостями будете. Там, трошки левее, можно наверх взъехать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее