Читаем Сотворение мира.Книга вторая полностью

Сейчас, поглядывая на украшавший тонкую руку Ингеборг золотой браслет, Юрген думал с горечью: «Откуда у Конрада такие вещи? И не принадлежал ли этот дорогой браслет с синими, как небо, сапфирами несчастной Эмме Левит или такой же, как она?»

Юрген опустил голову, задумался. Аресты продолжались по всей Германии. Уже давно были заполнены все тюрьмы, казармы штурмовиков, все, что можно было заполнить обезумевшими от страха и отчаяния людьми, а их каждую ночь везли и везли тысячами. Совсем недавно рейхстаг издал закон о наделении правительства Гитлера чрезвычайными полномочиями. Упразднена была Веймарская конституция. Все партии, кроме национал-социалистской, запрещались. Все профсоюзы были разогнаны, их руководители арестованы. Вместо профсоюзов правительство организовало «Германский трудовой фронт», куда обязаны были вступить все без исключения рабочие…

Наблюдая за мужем, Ингеборг заметила его подавленность и спросила:

— Что с тобой, Юрген?

— Ничего, — уклончиво ответил Юрген, — я просто устал…

В Берлине, увидев, что толпы людей спешат к оперному театру, Ингеборг увлекла Юргена за собой. Вначале они не понимали, что там должно произойти, а потом хмурая старуха объяснила им:

— На площади возле оперы жгут книги.

— Какие книги? — удивленно спросил Юрген.

— Всякие, — на ходу сказала старуха и, опираясь на зонтик, заспешила дальше.

На широкой площади между оперным театром и университетом, оцепленной вооруженными штурмовиками, пылал огромный костер из книг. Грузовые автомобили один за другим приближались к костру, а молодые, похожие на студентов парни, не сходя с автомобилей, с веселым ревом бросали в костер новые связки книг. Блистая трубами, на которых играли отсветы пламени, духовой оркестр играл бравурные марши. Штурмовики и студенты кричали: «Хайль Гитлер!» Вокруг площади стояли несметные толпы людей.

Но вот цепь штурмовиков расступилась, оркестр умолк. На площади показался сверкающий черным лаком роскошный «мерседес». В открытом автомобиле стоял маленький человечек с бледным лицом и гладко зачесанными назад волосами над высоким, словно срезанным, лбом. Вокруг зашептали: «Доктор Геббельс, доктор Геббельс».

Черный «мерседес» остановился неподалеку от костра. Какие-то люди в комбинезонах подтащили к автомобилю микрофон с проводами. Толпа затихла.

— Граждане Германии! — спокойно и деловито сказал Геббельс. — Сейчас на одной из центральных площадей Берлина происходит событ-ие, имеющее важное историческое значение… Мы, немцы, очищаем себя от идеологической инфекции, которая многими десятилетиями вредила нам, лишала нас воли, а нашу великолепную молодежь превращала в жалких либералов-хлюпиков. Эта зловредная инфекция — книги Карла Маркса, так называемых марксистов и чуждых нам писателей, которые поставили себя на службу анархии и воспевали интеллигентскую дряблость… И мы, очищая себя от скверны, говорим: в костер всю эту нечисть! Предадим ее огню!..

Геббельс кричал еще что-то, но за шумом толпы его не было слышно. А в гигантский костер летели связки книг Маркса и Энгельса, Розы Люксембург и Поля Лафарга, Анри Барбюса и Людвига Ренна, Стефана Цвейга и Томаса Манна, Якова Вассермана и Ярослава Гашека, летели и сгорали в костре известные всему миру произведения Льва Толстого, Максима Горького, Эриха Ремарка, Эптона Синклера… На освещенной пламенем костра площади гремел оркестр и не умолкали крики «хайль Гитлер!»…

Как будто угадывая мысли Юргена, Ингеборг стиснула его локоть и прошептала, оглядываясь:

— Тебе жаль книг? Я вижу это по твоим глазам. Напрасно ты жалеешь эту гадость. Подумай, сколько среди книг бесталанного, серого, грязного дерьма!

— Надеюсь, ты не относишь к этой категории Льва Толстого, скажем, или Ремарка? — так же шепотом спросил Юрген.

— Я читала Толстого! — громко сказала Ингеборг. — Если бы мы следовали его учению, то уже сейчас должны были поднять перед большевиками руки и сдаться…

Она примирительно погладила руку Юргена и, заметив, что на них стали оглядываться стоявшие рядом люди, сказала:

— Пойдем. Мы опаздываем…

Дома Ингеборг принесла из кабинета отца роскошно изданную книгу с золотым тиснением. На титульной странице книги было написано размашистым почерком:

«Доктору 3. Курбаху — Адольф Гитлер».

— Эта книга должна заменить все сожженные, — сказала Ингеборг. — В ней все будущее Германии.

Хотя Юрген читал книгу Гитлера «Моя борьба», вечером он стал перелистывать ее. Страницы книги были испещрены на полях карандашными пометками доктора Курбаха. Внимание Юргена привлекла страница, на которой красным карандашом были подчеркнуты многие строки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее